Сибери Куинн - Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена (сборник)

Прежде чем я понял, что он хочет, он обнял меня за шею и поцеловал в обе щеки.

– Итак, вперед, мой храбрый товарищ! – воскликнул он. – В эту ночь нам предстоит такое сражение, какое не велось с тех пор, как святой Георгий убил чудовище!

Мы направились по круглой витой нисходящей спирали, – я насчитал сто семьдесят шагов, – углубляясь в черную тьму. Наконец, когда я начал испытывать головокружение от бесконечных штопорных поворотов, мы дошли до крутого наклонного туннеля, покрытого гладкой черно-белой плиткой. Мы поспешили вниз, пока не прошли расстояние футов в сто, затем спустились примерно на столько же, сколько и по первой лестнице.

– Осторожно, осторожно, друг мой, – шепотом предупредил француз.

Остановившись и пошарив в кармане пиджака, мой спутник шагнул к барьеру и положил левую руку на тяжелую кованую железную защелку. Портал чуть качнулся, когда он коснулся его, и следом из темноты раздалось:

– Qui va la? [313] Кто идет? ( франц. )

Де Гранден осветил фонариком дверной проем, обнаружив высокую фигуру в блестящих черных доспехах, на которые была накинута обычная коричневая монашеская ряса. Часовой носил прическу бобриком, похожую на стрижку, любимую детьми сегодня; на желтоватых щеках прорастали зачатки редкой бородки. Под лучом фонарика де Грандена обнаружилось молодое слабовольное лицо; но злоба была уже хорошо знакома ему.

– Qui vive? [314] Кто здесь? ( франц. ) – повторил парень довольно высоким, женоподобным голосом, положив руку на рукоять тяжелого меча, свисающего с широких латунных лат под его рясой.

– Те, кто на службе Всевышнего Бога, petit bête! [315] Звереныш ( франц. ). – ответил де Гранден, вытащив из кармана пиджака что-то (острый терновый шип, я думаю), и сунул его к лицу надзирателя.

– Ой! – резко крикнул тот, скорчившись. – Не прикасайся ко мне, добрый messires , умоляю…

– Ха – а так? – де Гранден скрежетнул зубами и провел разветвленной веточкой вниз по лицу часового. Удивительно, но юноша, казалось, сжался и сморщился.

Дрожа и содрогаясь, он наклонился вперед, упал на колени, рухнул на пол и пропал! Остались только меч, доспехи и ряса.

В сотне футов далее наш путь преградила другая дверь, шире, выше и тяжелее первой. Пока никто не охранял ее, но она была так твердо заблокирована, что все наши усилия оказались напрасными.

– Друг мой Троубридж, – объявил де Гранден, – кажется, нам придется взломать этот замок, как и тот. Продолжайте следить, пока я открываю для нас путь.

Он поднялся и отодвинул затвор, закрывающий глазок в толстых панелях двери; затем, опустившись на колени, вытащил проволочки и начал работать над замком.

Вглядевшись в крошечный глазок, я увидел часовню, имеющую круглую форму, с напольными плитами из полированного желтого камня, инкрустированные там и сям пурпурными бляшками.

В сиянии шаткой желтой лампы над алтарем и в мерцании нескольких оплывших церковных свечей, я увидел, что помещение было увенчано сводчатым потолком, поддерживаемым рядом сходящихся арок, а портал каждой арки крепился резным изображением огромной человеческой ноги, которая покоилась на короне отвратительной получеловеческой головы, попирая ее и придавая ей адскую гримасу смешанной боли и ярости.

За желтой лампой святилища виднелся алтарь, к нему вели три низкие ступени; на нем находилось высокое деревянное распятие, с которого была снята фигура, и к которому пригвоздили, как непонятную карикатуру, огромную черную летучую мышь.

Скобы, прикрепляющие бедное животное к кресту, должны были поранить его неминуемо, потому что оно яростно стремилось освободиться. Я приглушенным шепотом описал эту отвратительную сцену де Грандену, пока он работал с замком, потому что, несмотря на отсутствие признаков жизни, кроме замученной летучей мыши, я чувствовал, что меня в темноте слушают чьи-то уши.

– Хорошо! – хмыкнул он, справившись со своей задачей. – Возможно, мы еще успеем, добрый друг.

Когда он говорил, раздался резкий щелчок, и тяжелые болты двери отскочили под давлением его импровизированной отмычки.

Медленно, осторожно, дюйм за дюймом, мы заставили большую дверь повернуться. И пока мы были заняты этим, из задней части круглой часовни раздались мягкие приглушенные звуки григорианского пения, и что-то белое стало приближаться к нам сквозь тьму.

Это был человек, одетый в латы из черной стали, которые покрывал белый плащ, украшенный перевернутым страстным крестом. В руках он нес широкую чашу, наподобие тарелки для милостыни. В ней лежал мерзкий нож с кривым лезвием.