Валентин Башмаков - За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге

— Оно, конечно, — смутился Егор. — По молодости-то да по дурости валял на спор бычка… И ты тоже не из хлипких. Да только ведь сколько нас? Двое! А их целая шайка. Вот о чем думать надо.

Мальчишки при упоминании о шайке поежились. Стало жутко опять: ну, как жулики сидят в кустах да целятся в кого-то?

Однако Сережа с пасечником не согласился.

— Нет, дядя Егор, — сказал он. — Их тоже немного — двое или трое. Кабы собралось больше, бочонки лежали бы уже в Мартьяновке. И не три, а целый десяток. Справиться, думаю, справимся. Нас ведь с Кузьмой тоже трое.

Тут же Сережа выдрал из блокнота листок, написал записку и, вручая ее вместе с велосипедом Митьке, наказал:

— Свези дяде Кузьме. Чтоб одна нога тут, другая там. Потом всей компанией к Матрене Ивановне и сюда ни шагу. Узнаю, что спугнули воров, — не пеняйте…

А ночью события развернулись почти так же, как во время охоты на медведя. Только на этот раз все мальчишки были вместе, а Матрена Ивановна оказалась предусмотрительнее Сережи и крепко закрыла их в сарае.

Первым услышал далекие выстрелы и крики Лян. За ним скатился с кошмы и забарабанил в дверь Коля.

— Баба! Открой! — закричал он. — Слышишь? Открой!

Сначала никто не отвечал. Потом на веранде раздалось неторопливое шарканье.

— Кто кричит? — послышался голос пасечницы. — Ты, Колька, что ли?

— Я! Открой, говорю. Надо на улицу.

— На какую еще улицу? По каким таким надобностям?

— Ну по таким… До ветру…

— А-а, ежели до ветру, — обойдешься. Я там ведро поставила, пошарь-ка.

Надо же такое! Не солоно хлебавши, мальчишки полезли к щелям в стене. Но разве через щель что-нибудь рассмотришь? На улице ведь стояла кромешная тьма.

— Эх, житье разнесчастное! — стукнувшись в поземках головой о стропило, зло зашипел Митька. — Там рукопашная, а ты тут лупай, как сыч. Хоть бы одним глазом глянуть.

Вдали что-то мигнуло. Луч света, пробившись сквозь щели, медленно пополз по стене, передвинулся к двери, упал на развешанную под крышей медвежью шкуру. Послышался ровный, постепенно нарастающий гул.

— Автомашина! Отец едет! — крикнул Петька.

— Ага, один твой отец и шофер, — хмыкнул Коля.

Другие, прижавшись к щелям, молчали. Машина же между тем приближалась.

— Ой, ребята! — неожиданно вздрогнув и отползая в сторону, зашептал Митька. — А что, если это воры? Приехали за ворованным, постреляли наших и теперь идут расправляться сюда?

У Петьки забегали по спине мурашки. Шутка ли, в самом деле, если разбойники ворвутся во двор и застанут их запертыми? Передушат же, как цыплят.

Испугался, кажется, и Коля. Горячая ладонь его, лежавшая на руке Петьки, вздрогнула, а худенькое плечо еще плотнее прижалось к боку товарища.

Подойдя к пасеке, машина сделала разворот и зловеще поползла к дому. Единственный глаз ее подозрительно ощупал свинарник, точок, метнул сноп света в конуру Кудлая, с силой уперся лучом в террасу и вдруг, сверкнув, погас. В ту же секунду умолк и мотор.

В наступившей тьме неестественно громко звякнула щеколда.

— Кто там? Вы, Сергей, что ли?

Ответ последовал не сразу, и от этого сердца ребят заколотились еще сильнее. Петька стал зарываться в сено. Но тут раздался голос Кузьмы.

— Мы, Ивановна, не пугайся.

Пасечник говорил спокойно, буднично, точно вернулся не с облавы на воров, а откуда-то с сенокоса или из поездки в деревню. Однако в тоне его и словах чувствовалось что-то недосказанное, тревожное. Матрена Ивановна, должно быть, заметила это и заволновалась:

— Да откуда же у вас машина? Все ли целы? Где Сергей?

— Целы, целы, — успокоил старушку Кузьма. — Сергей вон в кабине, Егор в кузове… Чем ахать, ты бы лучше подыскала бинтов, либо чистых тряпок. Одного тут поцарапало, перевязать надо.

— Поцарапало? Ах, господи! Небось руки-ноги переломало, а ты…

Матрена Ивановна поспешила в дом, а остальные собрались у автомобиля.

— Откидывай борт, Егор, — распоряжался Кузьма. — Так… Теперь бери спереди. А ты, Сергей, давай свет. Теперь уж не спрячешь.

Прилипнув к щелям, мальчишки видели, как Кузьма и Егор сняли что-то с машины и, осторожно придерживая, понесли к крыльцу. Возле ступенек неловко потоптались, взошли и уложили ношу на пол.

— Так. Кажись, хорошо… А кровищи-то!..

Кузьма, распрямившись, шагнул назад и остановился в проеме дверей. Егор, наоборот, опустился на корточки и, щурясь от света, принялся разматывать какую-то тряпку. Черная лохматая тень его, будто чудовище, металась по стене. Когда пасечник кончил работу, на стене отчетливо обозначился силуэт двух непомерно больших подошв. Тот, кого положили на пол, был обращен ногами к свету.