— …человек не будет просить милостыню у природы, он возьмет ее сам, а потом завоюет все околосолнечное пространство… Он будет парить, как Икар, в не доступной птицам вышине и силой своих крыльев бросит смелый вызов вселенной!
— Мэр, — кивнула Мария-Луиза. — Вперед!
Я не успел опомниться, как она перепрыгнула через канат и подскочила к помосту.
— Отмените полет!
— Что-что?!
Мэр милостиво остановил подбежавших полицейских.
— Отмените полет. Он разобьется!
Мэр от удивления развел руками. Он оглянулся на свою свиту, как бы приглашая их посмеяться над Марией-Луизой.
— Да вы знаете, какой сегодня день? — спросил мэр.
Он выдержал паузу.
— Сегодня же День птиц!!
И все дружно расхохотались.
— Да, да… День птиц. Именно сегодня, в День птиц, мы проведем этот неудачный полет! Самый неудачный полет в мире, который прославит наш
город!
— Но шар пропускает воздух! Он может погибнуть!
— К сожалению. Но воздухоплаватель возьмет запасной баллон… И если…
Мэр подмигнул свите.
— …и если наш герой не будет курить…
Свита дружно расхохоталась.
— …у него есть все шансы остаться в живых!..
Ну, а если…
Мэр вздохнул:
— Тогда он останется в наших сердцах. Навсегда, герои не умирают.
И, давая понять, что разговор окончен, он отошел к свите и во главе ее стал сходить с трибуны.
Мария-Луиза вернулась ко мне. Глаза ее сверкали.
Между тем наступали последние минуты церемонии.
Оркестр ударил марш. От горловины шара отсоединили шланги. Шар рвался в небо. Его сдерживал лишь канат, обмотанный вокруг каменной глыбы.
Воздухоплаватель подошел к корзине.
— Эй! — окликнула его Мария-Луиза.
Он оглянулся.
— Вы разобьетесь…
— Возможно, — ответил он. — Но я не делаю из этого трагедии…
— Почему?
— Я неудачник, — улыбнулся воздухоплаватель.
— Значит, судьба…
Оркестр заиграл что-то протяжное… Все запели.
Как мне объяснила Мария-Луиза, это был «Гимн неудачников». Слова гимна заглушала слишком громкая игра оркестра. Поэтому я мог расслышать лишь отдельные фразы…
«…не падай, приятель, духом… судьба-старуха, приятель, пускай себе идет… не в том, как говорится, дело… чтоб весело и смело… а в том, как говорится, чтоб пело все в груди…»
Не ручаюсь за правильное воспроизведение, но смысл был приблизительно такой.
Все пели дружно, с наслаждением, хотя и выходило не в рифму.
К воздухоплавателю подошел мэр и по-отечески обнял его. Снова застрекотали камеры.
Воздухоплаватель открыл дверцу корзины, сбросил оттуда веревочную, в несколько ступенек, лестницу. Он собирался забраться в корзину, но его остановили фотографы. Жестами они показывали, что первым должен подняться мэр — они хотят
его сфотографировать.
Мэр протестовал, кокетливо отступал, но все же поднялся по лесенке. Застрекотали камеры, засверкали вспышки.
Мэр улыбался, смотрел в небо, брал и подносил к глазам бинокль, перегибался через борт, тянул на себя канат, подпрыгивал и хохотал…
И опять я не уследил.
Натянутый канат вдруг лопнул, корзина с недоумевающим мэром медленно поплыла вверх.
Мэр истошно кричал.
Полицейские крутились на месте, они не понимали, что случилось, отчего лопнул канат. И только один из них, тот, долговязый, который предупреждал
про «язык», тыкал в Марию-Луизу пальцем и орал:
— Держи ее! Лови! Вяжи! Бери!
Мария-Луиза крикнула мне:
— За мной!
Я рванулся за ней, но запутался среди зрителей и потерял ее из вида…
Вскоре все разошлись.
На площади остались обрывки бумаги, фантики да несколько вялых зрителей.
Один из них, старик с тяжелым носом, подмигнул мне:
— Еще один неудачный полет сорван. Какая неудача!
7. Харчевня «Невкусной и нездоровой пищи»
Мы сидим за столиком харчевни. Низкие своды, влажно и сыро. Горят газовые лампы. Но все равно темно.
Столик — холодная плита на двух кусках дерева.
— Сорвали полет, — сказал старик. — Неудачный! За это по головке не погладят. Я все видел.
— Что видели?
— Как эта твоя подружка перерубила канат.
В глубине зала гуляла компания. Провизию доставали прямо из корзин. Черпали пиво из бочки.
— Все с собой привезли, — улыбнулся официант,
— не доверяют…
Он поставил перед нами тарелки с едой и снова оглянулся на компанию:
— Празднуют непоступление. То ли в школу, то ли в академию…
— М-да, сударь, — сказал старик, заметив мое удивление, — у нас так заведено: любую неудачу праздновать.
Читать дальше