Александр Курляндский - Город неудачников

Девочки здесь прыгали через веревочку.

Длинные платья были заткнуты за пояс, смешно плескались в воздухе панталончики.

— Хочешь прокатиться?

По склону холма спускались кабинки подвесной дороги.

Мы прыгнули в одну из них.

Мария-Луиза касалась меня локтем, шляпой, кобурой, ногами, — ей не стоялось просто так, она перегибалась через борт, кричала:

— Эй, внизу! Приятного аппетита!

В палисаднике обедало семейство. Мужчина в жабо, женщина, дети…

Нас качнуло. Кабина остановилась. Повисли в воздухе и другие кабинки.

Потом мы поехали вниз, задом наперед.

Снова увидели мужчину в жабо. Он вытирал о скатерть руки…

Проскочили посадочную площадку, развернулись и стали подниматься вверх спиной по ходу движения. Механик на площадке удалялся от нас. Он хохотал.

— Бывает, — успокоила меня Мария-Луиза. — Однажды я до утра здесь сидела… Внимание…

Мы приближались к верхней площадке.

— Прыгай!

Она спрыгнула первой, за ней я.

И сразу же кабинки остановились. На этот раз навсегда.

Но это не вызвало паники. Люди в кабинках улыбались, устраивались поудобнее. Монах в черной рясе достал из портфеля складной стульчик. Офицер вынул книгу. Барышня вязала…

— Пойдем, — сказала Мария-Луиза. Кое-что покажу.

Мы свернули с тропинки в колючий кустарник.

Чтоб не поколоться, подняли руки. Так и шли, будто сдаваясь в плен…

И вышли к прогнившему забору.

— Вперед!

Пролезли сквозь дырку и оказались на заброшенной стройке. Осколки бетона, ржавые конструкции, горы песка…

— Узнаешь?

Сначала я ничего не понял. Какой-то холм. Из холма торчит ржавый угол. Все поросло травой и кустарником…

И вдруг я увидел: это голова человека — огромной, вдаль уходящей скульптуры.

— Гулливер, — сказала Мария-Луиза. — Театр у нас строили, кукольный. Зал должен был размещаться в шляпе Гулливера.

Я поражался размерам Гулливера; Ноги и руки его исчезали вдали. За холмами и лесами. Он как бы спал, лукаво улыбаясь во сне. Нос был подобен гигантской ракете. Из ноздри росла веселенькая березка…

Я снова посмотрел на город.

Отсюда, с холма, он хорошо был виден. Горы отделяли его от внешнего мира… Вот станция, на которую я приехал. Платформа, ниточки рельсов…

Чуть выше, на поляне, — стога, пасутся коровки.

Черные с белым. На них надвигается тень от облака. Надвинулась, яркость пятен поблекла…

Еще выше— русло высохшей реки, арка каменного моста… Чуть выше, почти на уровне с нами, — плотина, из-под плотины вытекает зеркальный ручей. Плотина как бы протекала. По верху плотины — скульптуры, без рук и ног… Что там, за плотиной, не видно… А выше — горы.

Синие, потом коричневые, в серых шляпах туч…

К одной из вершин прилепился замок… Странный город. Даже не верится, что я здесь.

— Смотри! Смотри!!

Мария-Луиза показывала вниз.

Рядом с башенкой городской ратуши висел воздушный шар. Площадь в цветных точках. Это люди. Сколько их там!

— Вперед! — крикнула Мария-Луиза.

Скоро мы были на площади, в самом центре толпы. Нас сдавили. Слева парень в фартуке, от него пахло кожами. Справа солдаты в кольчугах.

Все вытягивали головы в сторону ратуши, где покачивался шар.

Мария-Луиза работала локтями, мы протиснулись вперед, к самому ограждению.

Шар был величиной с дом. Он состоял из многих цветных кусков, вроде лоскутного одеяла. Из стыков с шипением выходил воздух.

— Жуть! — сказала Мария-Луиза.

— Нормально, — возразил ей рядом стоящий мужчина. — В такие сроки лучше не сделаешь.

— Вы кто?

— Я мастер.

— Но он же разобьется.

— Не исключено, — улыбнулся мужчина. — От

смерти никто не застрахован.

Он достал сигарету и хотел было закурить, но взглянул на шар и поспешно загасил спичку.

Шар накачивали водородом из стальных баллонов, какими у нас пользуются при газовой сварке.

От баллонов к горловине шло множество шлангов.

Через них со свистом поступал газ.

— Не хватает еще горелки, — сказала Мария-Луиза. — Представляешь, что будет, если поднести спичку!

— Эй! — обернулся долговязый сержант. –

Попридержи язык.

Воздухоплаватель, в лихо сдвинутых очках, бриджах и куртке-дутике, прощался с семьей.

Вот он поцеловался с женой. Подкинул в воздух сына.

Стрекотали кинокамеры, сверкали вспышки фотографов.

Но они почему-то снимали не воздухоплавателя, а мужчину во фраке, с белой гвоздикой в петлице.

Стоя на помосте, он произносил речь в огромный букет микрофонов: