Александр Курляндский - Город неудачников

Наш четвертый все равно что шестой. После каждого подъема мама долго держится за сердце, сидит в кресле, пьет капли. А однажды я слышал, как она сказала папе, что

лучше б она вышла замуж за Прохоренко, уехала бы с ним работать за границу, он

бы сдувал с нее пылинки, вместо того чтоб тащиться с сумками на

наш четвертый этаж. Папа ничего не ответил. Он делал из скрепок

цепочку. Нанизывал одну скрепку на другую, цепочка становилась

все длиннее и длиннее, пока коробка не опустела…

Каждый год, в начале лета, когда надо собираться в лагерь, у нас отключают воду. Не всю… Холодную оставляют. Хочешь — мой голову, хочешь — стирай белье. Мама не хочет, чтоб я мыл холодной водой голову, — я и так часто простужаюсь, и отправляет меня мыться к бабушке, на Волочаевскую. Моя вторая бабушка — бывшая учительница по литературе. Сейчас она на пенсии, но живет полнокровной жизнью. Ходит в театры и всегда меня проверяет. Не повезло мне с бабушкой…

— Садись, подвезу.

Дядя Витя жил на одной площадке с бабушкой и очень с нею дружил. У бабушки был телефон, а у дяди Вити — нет!

— Мыться?..

Дядя Витя засмеялся моему удивлению:

— У тебя мочалка торчит!

Дядя Витя стал рассказывать, какие он купил рассады, как он пристроит к своему домику веранду — теперь можно… Дядя Витя очень хозяйственный.

На его день рождения всегда открываются разные банки с солеными огурцами, перцами, баклажанами. Компот из вишни, варенье из черники и земляники. У него я ел варенье из черники и земляники, сваренных вместе.

Мы затормозили у светофора, дядя Витя стал настраивать приемник на «хорошую» музыку и вдруг — сильный удар в «зад»; Меня ударила спинка сиденья.

Когда мы выскочили из машины, то увидели распахнутый, словно пасть, багажник. Крылья были смяты в гармошку. Таксист, молодой паренек, держался рукой за ухо. Видно, и ему досталось.

Дядя Витя не кричал, не ругался. Он только пытался закрыть багажник, все время приговаривая:

— …так-так… ого? …вот как?., а вот: так… как?

Паренек морщился от боли:

— Тормоза… с третьего качка…

Через улицу к нам шел милиционер…

Спустя часа три, с перевязанным веревками багажником, мы приехали на Волочаевскую.

Бабушки я, конечно, не застал — она уехала к подруге, на «чашку чая».

Пришлось возвращаться домой непомытым.

Входя во двор нашего дома, я понял — неприятностей не миновать! Целый день я не звонил.

Мама наверняка сидит в кресле и пьет валокордин.

Папа нанизывает скрепки и не смотрит на маму. И оба они не смотрят на телевизор, который работает сам по себе… Жуть!

Я обреченно вздохнул и направился к подъезду.

— Вась!

Меня окликнул рабочий из булочной на Покровке по кличке «Шопен». Он рассказывал всем, какой у него был замечательный талант, как он играл Шопена на собственном рояле, и что из него могло выйти, если б он не потерял палец во время

гражданской войны…

— Вась… Сахар не нужен?

Повезло! Я принесу сахар и скажу, что стоял за ним в очереди…

— Рублевка… На пиво не хватает… Здесь полкило…

Рублевка у меня была. Честно заработанные деньги. Выиграл в шахматы у отца.

Я дал Шопену деньги, от него сильно пахло пивом. И говорил он быстро, махая руками, раскланиваясь, будто на сцене.

— Лишнего не надо, Вась… не такой я человек… могу дать бесплатно… но, извини, надо… значит надо…

Он протянул мне твердый, будто надутый, пакет:

— На здоровьечко!

Дома меня встретили соответствующим образом:

— Как ты мог?! — сказала мама. — Не позвонить?!

Я вся с ума сошла…

— Он совершенно не считается ни с кем, — сказал отец. — Он растет бессердечным эгоистом, таким и вырастет…

— Как ты мог? — снова сказала мать.

— Меня волнует одно — в кого он? — сказал отец.

Я не стал отвечать, «в кого я такой», они бы не поняли. Постепенно гроза пошла на убыль.

— Чай иди пить, — сказала мать.