Вадим Чирков - ДАЙ ОГЛЯНУСЬ, или путешествия в сапогах-тихоходах. Повести.

— Извини, Иван... Понимаешь, я в свое время выбрал пыль... и сейчас так далек от этого...

— Я ж тебя как человека спрашиваю.

— А я как человек и отвечаю. На мой взгляд, ты должен идти домой. И с миром, с миром.

— Ты что?!

— Домой,— повторил жестко Аркадий,— домой! При всем моем, так сказать, уважении к твоей ситуации, при всей моей мужской солидарности, я тебе говорю: иди к Юле. Ты один, как я, не сможешь— это не для тебя. И Юле одной с детьми нельзя...

— Она, понимаешь... Ну...— затруднился с ответом Иван.— Он-то ее...

— Кто он?

— Да нет,— так и не высказал Шитов той мысли.— В общем, она без меня... Нужен я ей!

— Ну, прощай.

— Пока. Вот...— топтался на месте Шитов. — Ты... молчи об этом. Сам ведь понимаешь...

— Иди, иди, Шитов,— повелел Аркадий,— иди.

— Пока.— Шитов зашел во двор. Аркадий проводил его взглядом.

В купе они были четверо, вся семья. Валерка и Наташа вверху, Юля и Иван внизу: Юля смотрела в окно, Иван сидел с книжкой на коленях, в которую время от времени заглядывал.

В окне то перелесок, то луг, то деревенька, то дорога с машинами перед опущенным шлагбаумом.

— Совсем забыл,— встрепенулся Иван,— Аркадий приходил.

— Когда? — безучастно спросила Юля.

— Ты спала тогда,— многозначительно ответил

Иван.

— Ну и что? — насторожилась Юля.

— Прошлись мы с ним... Пустомеля он, по-моему, твой Аркадий. Пустомеля и... как его... фат, Фат он и больше никто!

Юля обеспокоенно глянула на мужа — что он затеял этим разговором? Двое сверху прислушивались.

— Па, а что такое фат? — спросил Валерка.

— Это который строит из себя... больше, чем сам стоит,— мстительно ответил Иван.— А сам гроша ломаного... А некоторые,— тут уж появилось и раздражение,— и не видят, что он на самом деле из себя представляет.

— А мне,— заявила Наталья сверху,— Аркадий нравится.

— Дядя Аркадий,— поправил отец.

— Ну, дядя. Он...— поискала Наталья слово,— с ним никогда не скучно. Он... ну, необычный. Интересный.

— Ты от таких... интересных подальше бы держалась!— рассердился отец.— Интересный! Чем он тебе интересный?

— Он много знает. И он... Вот, знаешь, есть такие люди, которые остановились где-то и дальше уже не развиваются и не хотят развиваться...— излагала Наталья едва ли свою мысль.— Время идет, а он стоит там, где остановился когда-то и только и делает, что перебирает старое, а на новое и не посмотрит. Новое — оно не для него. Оно... ересь,— убежденно произнесла она.— А Аркадий не такой.

Дядя Аркадий,— механически поправил Иван.

— Ты что там несешь? — вовсе уже забеспокоилась Юля.— Наташа!

— А что— неправильно? Вот старики, например. Им все новое не нравится. И одеваются, мол, не так, и поют не то, а танцуют — как папуасы! И не старики тоже, бывает...

Иван смотрел не на Наталью, а на Юлю: теперь, мол, видишь?

— Остановись, Наталья!— повысила голос Юля.— Что ты такое говоришь?

Откуда было знать Наталье, к какой опасной, болезненной для отца с матерью теме она приблизилась!

— Кто тебя учит этому? — грозновато уже спросил отец.

— Иван, ну кто ее может учить? — защищала дочь Юля.— Они сами... Ты ведь помнишь, как умничают в десятом классе, сколько среди них будущих гениев, а на поверку — просто петухи.

— Я и сама так думаю,— фыркнула Наталья,— подумаешь!

— Иван,— переключила разговор на другое Юля,— скоро станция—может, что-то надо купить?

— Ма,— свесился с полки сын,— а какая станция?

— Кажется, Волховское.

— Сыроватино,— поправил отец,— пять минут стоим, ты что, хочешь, чтобы я остался?

— Я пить хочу,—сказала дочь.

— И я,—вторил Валерка,— па, купи...

Поезд замедлил ход. Иван, обувшись, вышел из купе. Юля выговаривала дочери:

— Прекрати ты эти многоумные разговоры — видишь ведь: папа раздражен.

— Он раздражен, а я при чем? Что я — молчать все время должна? Скучища!

— Ну хоть об Аркадии не говори — знаешь, что отец его не любит.

— А что с ним такое? Уже три дня не в себе. И ты тоже. Поссорились?

— Немного,— ответила мать.

— Папа не хотел сюда ехать? Пауза.

— Не хотел.

— А почему? Это ты настояла?

— Я.

— Ты здесь воевала, да?

— Да. В сорок втором — сорок третьем.

— Двадцать лет прошло,— сказала Наталья, глядя в окно.

— Ма,— позвал сын,— а там, куда мы пойдем, что-нибудь осталось? Ну, от войны?

— Не знаю. Все, наверное, осталось. Это ведь в самой глуши. Там болота непроходимые, гиблые места... Ой! Где папа?

Поезд тронулся, Юля бросилась к окну. Отворилась дверь купе, вошел Иван с тремя бутылками; две воды, одна пива.