хартией), а также вмешательство французского короля в английские дела [47] Проматывая огромные суммы и постоянно нуждаясь в деньгах, Карл II, не желая зависеть в этом вопросе от парламента, пренебрег национальными интересами Англии и поступил на содержание к французскому королю. 22 мая 1670 г. Карл II заключил в Дувре тайный договор с Людовиком XIV. Согласно договору, Людовик XIV обещал ежегодно выплачивать Карлу II 200 тыс. ф. ст., если тот будет поддерживать Францию в борьбе против Голландии, а также окажет «содействие» в деле «восстановления католической религии в Англии». В 1676 г, Карл II согласился получать от Людовика XIV ежегодно 100 тыс. ф. ст. за отказ от права заключать договоры с другими государствами без согласия французского короля. Весной 1681 г. было заключено соглашение о ежегодной пенсии Карлу II в размере 5 млн. ливров.
. И это вот великое неспокойство грозило прорваться наружу, и если бы это случилось, тысяча главных судей Джеффризов и миллион Джереми Стикльзов ничего не смогли бы с этим поделать. Во всех городах Сомерсетшира и в половине городов Девоншира множество народа готово было выступить против властей. Тонтон, Бриджуотер и Далвертон угрожали Лондону неповиновением, если папист посмеет взобраться на протестантский трон. С другой стороны, непохоже было, чтобы кто-то взаправду вступил в открытую борьбу, пока нынешний король находится у власти. Вот почему политика торийских лидеров свелась к тому, чтобы не спускать глаз со своих противников и не давать им собраться с силами, быть постоянно в курсе их планов и затеваемых выступлений, и, дождавшись, когда от слов они начнут переходить к делу, нанести им удар, решительный и беспощадный. Джереми Стикльз как раз и был послан к нам в качестве торийского наблюдателя, или, как сказали бы и его адрес виги, торийского шпиона.
Во-первых, он должен был следить за выплатой налогов и таможенных пошлин в портовом городке Линмут, а также далеко за его пределами по всей береговой полосе, где, как говорят, контрабанда цвела и процветала.
Во-вторых, ему вменялось в обязанность следить за действиями грабителей, разбойников и прочей пестрой публики, поставленной вне закона, чтобы точно знать, куда, случись что, их качнет, — в сторону короля или в сторону римского папы,
В-третьих, — но это дело было уже чисто политическим, — он должен был наблюдать за передвижениями местного ополчения (из чего видно, что власти предержащие не слишком доверяли этому роду войск), изучать умонастроение дворянства, следить, не ведется ли в наших краях сбор оружия и добровольное обучение военному делу, всячески препятствовать (а если потребуется, то и силу применить) ввозу пороха,— короче говоря, следить за врагом и не давать ему поднять голову.
Однако, назначив Джереми представителем короля и выделив ему средства и людей, правительство допустило серьезный просчет, дав ему всего-навсего два десятка мушкетеров и при этом рассредоточив их по всему побережью для несения караульной службы. Правда, он мог использовать ополчение, но в силу политических причин (повторяю, ополченцам правительство не очень доверяло) он мог прибегнуть к этому лишь как к крайнему средству. И все же, если в нужный момент ему удалось бы поставить ополченцев под ружье, он имел право бросить их против Дунов, потому что преступления этих аристократов с большой дороги носили не политический, а чисто уголовный характер.
— Как видишь, Джон, — сказал Джереми Стикльз в заключение, — работы по горло, а наличных сил почти никаких. Сейчас, по правде сказать, я страшно жалею, что взвалил на себя такую обузу. Не осилить мне столько дел сразу, не осилить. А вот что касается Дунов, тут у меня есть кое-какие шансы на успех, и я еще надеюсь выбить их из долины, перебить всех до одного и сжечь их деревню к чертовой матери. Что ты об этом думаешь, Джон Ридд?
— Сжечь деревню Дунов? — в недоумении переспросил я. — Перебить их всех? А вы подумали, Джереми, какая это будет жестокость с вашей стороны?
— Жестокость? Вот те на! Да после этого, по меньшей мере, три графства вздохнут с облегчением. Конечно, наша округа так привыкла к Дунам, что и не чает, как что можно обходиться без них. Конечно, вас бодрит мысль о том, что вас могут укокошить после захода солнца по дороге домой. Конечно, вы просто прыгаете от радости, когда, воротившись к своим баранам, вы обнаруживаете всех до единого в целости и сохранности, меж тем как вы уже приготовились к тому, что не найдете в овчарне ни одного. Но ничего: когда я наведу здесь порядок, вы мало-помалу привыкнете к непроходимой скуке — к тому, что можно спокойно спать в своей постели, к тому, что никто не бесчестит и не уводит силой ваших сестер и невест. А потом, когда эта, с позволения сказать, скука войдет в вашу плоть и кровь, вы поймете, что когда вас не грабят, это так же приятно, как тогда, когда вас обирают до нитки!
Читать дальше