Ярослав Стельмах - Митьказавр из Юрковки

Надо мной склонился Митька.

— Сергей, а если нам...

Ещё один вопль несчастного инструмента заглушил Митькины слова.

— Что нам?

— Таки поселиться возле озера и самим проследить... за этим от...

— Так тебя бабушка и отпустит! Жди!

— А если отпустит?

— Конечно, это было бы совсем неплохо! И ночевать там?

— Там. Ведь Василий сказал, что оно только ночью вылезает. И шалаш у нас такой, самим себе завидовать можно. Хоть зимуй там. Возьмём с собой одеяла. Сейчас же тепло.

— Да, тепло. Это в доме тепло!

— Не замёрзнем. Не бойся.

— Я и не боюсь. А вот бабушка...

— Беру её на себя. Разве может бабушка чего-то не сделать ради своего внука?

И он выбежал из дома.

Вернулся через пять минут. Радость победителя освещала его лицо.

— Порядок! Сначала на одну ночь. А там видно будет.

И мы двинулись к озеру.

Впереди весело прыгал Митька, за ним с рядном и одеялами топал я. Узел связали один и договорились нести его по очереди.

— А если это действительно какой-то зверь? — обернулся ко мне Митька. — Вот было бы здорово! И мы первыми его увидим.

— Ну, посмотрим, а дальше?

Я был настроен скептически.

— Сфотографируем!

— А дальше?

— В школу снимок привезём. Вот переполох поднимется! Все умрут от зависти. Это не какие-то там бабочки.

— И мы только вдвоём будем на уроки ходить.

— Почему это?

— Все же умрут.

— Э, тебе лишь посмеяться. Несерьёзный ты человек. У ботанички любимыми учениками станем, — мечтал он.

— И она немедленно пошлёт своего любимого ученика на районную олимпиаду, на которой он торжественно завоюет первое место, и сразу снова станет обычным Дмитрием Омельчуком, посредственностью учёбы и труда.

— Посредственностью! — обиделся Митька. — У тебя у самого тройка по физкультуре. За прошлый год.

— А у тебя по рисованию!

— Потому что это ты мне в последнем рисунке дерева синим карандашом раскрасил, да ещё и дорисовал неизвестно что.

— А ты меня за ногу дёргал, когда я на оценку подтягивался.

— Ты посмотрел бы на себя! Ни разу подтянуться не смог.

— Потому что из сил выбился. А у тебя рожа такого же цвета, как и деревья, стала, когда ты тот рисунок увидел.

Тут мы оба стали так смеяться, вспоминая выражения лиц друг друга, что назревшее было настроение для ссоры мгновенно исчезло.

— Давай я понесу, — примирительно предложил Митька и закинул узел себе на плечи.

Мы решили по очереди сторожить, чтобы чудовище врасплох не напало на нас или хотя бы не упустить его, если оно вздумает вылезти из воды.

— Я пойду посплю, — сказал вечером Митька, — а в два часа ночи сменяю тебя.

— Как же ты проснёшься в два? У нас даже часов нет.

— Часы у каждого человека здесь, — постучал себя Митька указательным пальцем по лбу. — Нужно только знать, как им пользоваться.

— И как?

— Очень просто. Перед тем, как лечь, ты ходишь и всё время думаешь, можно и вслух говорить: «Мне надо встать в два, мне надо встать в два...» Потом походишь немного и снова: «Мне надо встать в два...» И можешь спокойно спать. Но ещё важно не упустить момента. Потому что где-то в четверть второго ты же проснёшься, но если сразу же не вскочишь, то вновь уснёшь. Я всегда сам встаю, когда мы с папой куда-то едем — или за рыбой, или по грибы.

— А почему ты в школу опаздываешь?

— Я могу и не опаздывать. Но этот метод действует лучше, когда должно произойти что-то необычное или очень интересное. Ну вот как сегодня. А в школу каждый день ходишь; Понял?

— Понял.

— Так, сторожи, а я пошёл спать.

— А если ты пропустишь тот момент, когда надо встать, мне — до утра сидеть?

— Не упущу не бойся. А вообще, как надоест, то разбуди меня. — И Митька исчез в шалаше.

Долго сидел я у костра и смотрел, как темнота пленяет лес. Она следовала неслышно и вкрадчиво среди деревьев, сгущалась, замирала на стволах, подступала всё ближе и ближе. И уже только ты и костёр — живые существа в мёртвом царстве. Но нет, не мёртвом: стрекотнёт кузнечик, пискнет комар, и где-то близко, но не видно где, пожалуется, сожалея о потухшем дне, ночная птица.:

— Ов-ва-а! Эге-а!

Наступила тишина. Стало жутко. «Ну чего ты», — утешал я мысленно сердце, но оно не слушалось, билось сильнее. Я встал и от нечего делать направился к воде. Спеть бы что-то, очень уж тоскливо.

начал я робко и оглянулся: ничего подозрительного. Тогда уже бодрее продолжил: