Андрей Федоренко: Щербатый талер

— А вот я никогда не хотела себе другого отца… — и голос ее вдруг задрожал, а на глазах показались слезы.

Отец закашлялся. Прошла минута.

— Оксана, — его рука легла девочке на плечо, но Оксана вывернулась. — Э-э, да у тебя слезы… Ну, вытрись, люди смотрят…

— Пусть смотрят!

— Возьми вот платок… Ну, хочешь, мир? Я виноват… Я понимаю тебя, все твои выдумки, но другие этого не понимают… И ты должна считаться с другими… Ну, мир?

Оксана, не отвечая, прикинула: лучше еще немного пожалеть себя и поплакать, побыть насупившейся и обиженной, или лучше вертеться, смотреть в окно, на пассажиров и задавать отцу различные вопросы? Второе было поинтереснее. Она вытерла папиной платком глаза и щеки, улыбнулась, протянула отцу один палец. Так они обычно мирились.

— Но обещай, что никогда не будешь врать, писать учителям записки, отключать телефон…

— Никогда! — с самой чистой совестью ответила Оксана и сразу же повернулась к окну, так как автобус в этот момент заурчал и тронулся с места.

Таким образом, и эта неприятность миновала. Все позади. Все забыто. Теперь можно жить только тем, что вокруг, что видишь, слышишь…

Бежали назад и где-то далеко там оставались минские дома и улицы, трамваи, троллейбусы, люди на остановках… И вот автобус вырвался за городское кольцо, словно в другой мир; ударил в глаза всего один цвет — зеленый. Придорожные деревья, поля, полянки, перелески — целое море яркой майской зелени!

Как здорово было бы ехать сейчас поездом… В поезде словно дом. Там можно выйти в тамбур, можно спать, можно сходить в туалет — и все равно ехать. Можно залезть на верхнюю полку, высунуться в раскрытое окно, чтобы студило лицо, чтобы задыхаться от свежего пахучего ветра. Там столик, на котором можно разложить вареные яйца, жареную курицу, помидоры — есть и одновременно ехать.

А в автобусе душно. Даже люк вверху открывать нельзя — в автобусе дети. Единственная радость — можно сидеть, а можно, прижав кнопку в подлокотнике, опустить спинку кресла и лежать.

Нет, все же и в автобусе неплохо. Ты сидишь или лежишь высоко и все видишь. И еще кажется, что автобус едет быстрее, чем поезд. И еще здесь тихо. Все дремлют, и отец тоже, забыв снять очки, смешно клюет носом… А что, если представить, что они с отцом действительно едут навсегда? И никогда не увидят больше любимого города, их дворика, квартиры, гастронома на углу их улицы, школы, одноклассников… Оксана даже вздрогнула от таких мыслей. Хорошо, что это только представления, а на самом деле послезавтра они вернутся, она сразу позвонит Кате или просто пойдет к ней…

Вспомнив Катю, Оксана вспомнила и про ее подарок — монету. Быстренько сунула руку в один карман, во вторую — пусто! Из этих неудобных неглубоких карманов в шортах всегда все теряется!.. Но она нигде не сидела… В вестибюле в школе, ожидая отца, стояла. До вокзала шли пешком. Только тут, в автобусе… Девочка нагнулась и осмотрела пол под ногами, после прижалась щекой к теплой стенке и заглянула в щель между сиденьем и стенкой автобуса. Нету… От отчаяния она снова готова была заплакать. Что она скажет Кати? Потеряла ее подарок, не успев отъехать от Минска… Ну, отчего было не держать монету в кулаке или не положить в сумку?

Между тем руки девочки хлопали вокруг по сиденью… вот же она! Монета спокойно лежала себе на стуле, Оксана сидела на ней.

— Что ты крутишься, — сонно отозвался отец.

— Папа, — толкнула его в бок Оксана. — Папа, ну не спи! Посмотри лучше, что это? Серебро?

Отец, бережным движением человека, привычного иметь дело со старинными вещами, взял монету двумя пальцами. Сонливость сразу исчезла с его лица. Он снял очки и, держа их на некотором расстоянии от глаз, словно лупу, внимательно, с двух сторон осмотрел монету.

— Это Катя дала тебе?

Казалось, что могло быть проще, чем ответ — «Да, Катя». Но это неинтересно… Очень буднично.

— Я нашла ее на пустыре, за школой. Когда весной сажали деревья, копали ямки…

— Серьезно? Оксана, ты обещала никогда не врать.

Девочка покрутилась кресле.

— Ну, хорошо, Катя дала, — смиренно призналась она.

— Вот так лучше. Может, ты сама постепенно убедишься, что говорить правду и легче, и проще, и выгоднее, наконец. Что касается монеты… Я, конечно, не нумизмат, но кое-что могу тебе рассказать.

— Это серебро? — Оксане первую очередь хотелось узнать самое, как ей казалось, важное.

— Нет, вряд ли. Скорее всего, это подделка. Дело в том, что настоящих таких монет на территории Белоруссии известно всего восемь, зато подделок — бесчисленное множество. Могу точно сказать, что это-талер, по-испански патагоны…