Я снова здесь, пройдя сквозь строй годов,
И некуда от странной мысли деться:
Должно быть, в сердцевинах тех стволов
Стучат сердца.
Стучит России сердце
Оно, конечно, билось и тогда
(Хотя его и слыхом не слыхала!)
Когда мои пылали города,
А я считала валенками шпалы.
Кто вел меня тогда в военкомат,
Чья пела кровь,
И чьи взывали гены?
…Прапрадеды в земле Сибири спят,
Пред ними преклоняю я колена.
…Вернули тех, кто в двадцать пятом,
В Санкт-Петербурге, в декабре,
На площади перед Сенатом
Войска построили в каре.
Теперь их горсточка осталась,
Сибирь и годы — тридцать лет!
Но молодой бывает старость,
Закат пылает как рассвет.
Непримиримы, непреклонны,
Прямые спины, ясный взгляд.
Как на крамольные иконы,
На старцев юноши глядят.
Нет, их не сшибли с ног метели,
Они не сбились в темноте.
…Но почему так одряхлели
Их сверстники — другие, те,
Что тоже вышли в двадцать пятом
На площадь в злой декабрьский день,
Но после… Ужас каземата,
Громадной виселицы тень,
Бред следствия, кошмар допроса,
Надежды тоненькая нить.
Они сломились… Все непросто,
И не потомкам их винить…
Ошибки юности забыты,
Пошли награды и чины,
Они сановники, элита,
Они в монарха влюблены!
Все больше ленточек в петлицах,
Не жизнь — блистательный парад!
Но отчего такие лица:
Увядший рот, погасший взгляд?
Ах, что с «удачниками» сталось?
Ответа нет, ответа нет…
А рядом — молодая старость,
Закат, похожий на рассвет.
Предутренний, серебристый.
Прозрачный мой Ленинград!
На площади Декабристов
Еще фонари горят.
А ветер с Невы неистов
Проносится вихрем он
На площади Декабристов,
По улицам их имен…
В июне 1944-го была принята последняя радиограмма Смирной — радистки Кима: «Следуем программе». Под именем Кима в немецком тылу работал советский разведчик Кузьма Гнедаш, под именем Смирной — Клара Давидюк, москвичка с Ново-Басманной улицы.
Поэма
Я в году родилась том самом.
Что и Клара.
Сто лет назад
Нас возили на санках мамы
В скромный Баумановский сад.
От вокзалов тянуло чадом,
Вдаль гудок паровозный звал.
Мы и жили почти что рядом,
Разделял нас один квартал.
В том московском районе старом
Каждый домик мне был знаком.
На Басманную часто, Клара,
Я ходила за молоком.
Ты напротив жила молочной,
Мы встречались не раз, не пять.
Если б знала я! Если б!.. Впрочем,
Что тогда я могла бы знать?..
Застенчивость. Тургеневские косы.
Влюбленность в книги, звезды, тишину.
Но отрочество поездом с откоса
Вдруг покатилось с грохотом в войну.
Напрасно дочек умоляют дома,
Уже не властен материнский взгляд.
У райвоенкоматов и райкомов
Тургеневские девушки стоят.
Какие удивительные лица
Военкоматы видели тогда!
Текла красавиц юных череда —
Казалось, выпал жребий им родиться
В пуховиках «дворянского гнезда».
Казалось, благородство им столетья
Вложили в поступь, в жесты, в легкий стан.
Где взяли эту стать рабочих дети
И крепостных праправнучки крестьян?..
Все шли и шли они —
Из средней школы,
С филфаков, из МЭИ и из МАИ —
Цвет юности, элита комсомола,
Тургеневские девушки мои!
И там тебя я видела, наверно,
Да вот запомнить было ни к чему.
Крутился времени жестокий жернов,
Шла школьница к бессмертью своему.
На нежных скулах отсветы пожара,
Одно желанье — поскорее в бой!
Вошла к секретарю райкома Клара
И принесла шестнадцать лет с собой.
И секретарь глядит, скрывая жалость:
«Ребенок! И веснушки на носу…»
Москва. Райком. Так это начиналось,
А в партизанском кончилось лесу…
Предсказывая близкую победу,
Уже салюты
Над Москвой гремят.
А здесь идут
Каратели по следу,
Вот-вот в ловушку
Попадет отряд.
Такое было
Много раз и ране —
Не первый день
В лесу товарищ Ким.
Но в ногу он
Шальною пулей ранен,
Ему не встать
С ранением таким.
«Всем уходить!» —
Приказ исполнят Кима,
И только ты
Не выполнишь приказ,
И будешь в первый раз
Неумолима,
И будешь ты такой…
В последний раз.
Ким все поймет,
Но, зажимая рану,
Еще попросит:
«Клара, уходи!»
Сжав зубы,
Девушка с пустым наганом,
Бледнея, припадет к его груди.
Потом,
Уже нездешними глазами
Взглянув в его нездешнее лицо.
Пошлет в эфир:
«Мы следуем программе» —
И у гранаты
Выдернет кольцо…
Читать дальше