Евгений Редин - Царевна-лягушка

Делать нечего, Иван
Обрядился в свой кафтан
Да на пир один явился.
Царь к нему и обратился:
«А твоя лягушка что ж?
Иль ей пир наш не хорош?»
Объяснил царевич дело,
Как лягушка повелела:
«Я, отец, пришёл вперёд,
А она сейчас придёт.
Лягушонка всё хлопочет,
Приодеться к пиру хочет,
Чтоб на пире на твоём
Не ударить в грязь лицом».

…Приглашает всех царица
За почётный пир садиться.
Вдруг раздался стук и гром,
Словно рушится весь дом.
Царь с царицей побледнели,
Гости на пол так и сели,
Сам Иван едва стоит,
Да гостям и говорит,
Что гремит, мол, коробчонка,
В коробчонке — лягушонка!
Все — к окну. А за стеной
В колымаге расписной,
Златоверхой, среброспицей,
С удалым, лихим возницей,
Василису кони мчат,
Подковами грохоча.
Арапчонок на запятках,
Бубенцы на всех лошадках,
Колокольчик дорогой
Под серебряной дугой.
У крыльца возница бойко
Осадил лихую тройку,
И царевна, наконец,
Входит в царский во дворец.

Вот идёт — светлее света,
В шёлк и бархат разодета,
Косы русые до пят,
Ленты алые горят,
Ручки — в перстнях драгоценных,
Ножки — в туфельках отменных,
Шея — в ясных жемчугах,
Серьги-яхонты в ушах.
Лёгкий стан — что стебель гибкий,
Губы светятся улыбкой,
Из очей — снопы лучей
Красна солнышка ярчей.

Царь с царицей с места встали,
Гости рты поразевали
И дивятся в простоте
Небывалой красоте.
А Иван опешил разом,
Словно ум зашёл за разум,
Еле справился с собой
Да к царевне молодой
Поскорей пошёл навстречу,
Встретил ласковою речью,
Взял за ручку и повёл
Василисушку за стол.

Гости пили, пировали —
Глаз с царевны не спускали.
Царь с царицею-женой
Говорили с ней одной.
А царевна не чинится —
Ест, и пьёт, и веселится.
Выпьет чарочку вина
Да в рукав сольёт со дна,
Косточку лебяжью сгложет
Да в другой рукав положит.
Пошептавшись меж собой,
Две невестки вперебой
Сами стали делать то же —
Пригодится, мол, быть может:
«Лягушонка для царя
Это делает не зря…».

Пир кончается богатый —
Гусляры идут в палаты.
…На весёлый складный лад,
Сами гусли говорят!

И под голос их напевный
В лёгкий пляс пошла царевна.
Взмыла правым рукавом —
Перед створчатым окном
За одно мгновенье ока
Пруд раскинулся широко.
Левой ручкой повела —
И по пруду поплыла,
Белизною крыл блистая,
Лебедей сребристых стая —
Несказанная краса!
Ахают на чудеса
Царь с царицею и гости.
А невестки в ярой злости
Мечут искрами из глаз
И пустились сами в пляс.
Пляшут, топают ногами,
Размахались рукавами,
Всех гостей-то за столом
Позабрызгали вином,
А как косточки бросали,
Так в глаза царю попали
И царице прямо в нос.
Царь того не перенёс,
И, разгневавшись нещадно,
Впредь чтоб было неповадно,
Двух невесток тотчас он
В наказанье выгнал вон.

А Иван сидел угрюмо
Да такую думал думу,
Глаз с царевны не сводя:
«Как бы, с пира-то уйдя,
Раскрасавица-подружка
Вновь не сделалась лягушкой,
Кожу вздевши на себя!
Ин, спасу-ка я тебя —
Побегу да эту кожу
Лягушачью уничтожу,
И останешься тогда
Ты царевной навсегда».
Так и сделал, как задумал,
Потихонечку, без шума.

Только кожа запылала,
Василиса и вбежала.
Нету кожи, где была,
В печке — пепел да зола.
Подкосились резвы ножки.
«Подождал бы ты немножко, —
Тихо молвила она, —
И была б я спасена!
Знай — в лягушку злым Кощеем,
Колдуном и чародеем,
На год я превращена.
Через день от колдуна
Я б навек освободилась,
В кожу больше б не рядилась.
Колдовства бы срок истёк,
Если б кожу ты не сжёг.
А теперь в волшебном царстве,
В тридесятом государстве,
У Кощея в терему
Я должна служить ему,
Быть Кощеевой рабою.
Нету счастья мне с тобою!..»
Обняла Ивана раз
И исчезла вмиг из глаз.

Постоял Иван, горюя,
Да решил: «Пойду к царю я.
Коль наказан — поделом!
Буду бить царю челом
Да просить благословенья
И царёва разрешенья
На Кощея мне идти,
Чтоб Кощея извести».

Разузнавши, что случилось,
Мать-царица огорчилась.
Царь-отец сказал, однако:
«Знаю я, Кощей — собака,
Душегуб и лиходей.
Много он сгубил людей.
Коль тебе, Иван, расправа
С ним удастся — честь и слава!
За решение хвалю.
Подойди — благословлю».