Борис Пастернак - Во всем мне хочется дойти до самой сути…

Их посещает по ночам

Несуществующий, как Вий,

Обидный призрак нелюбви,

И привиденьем искажен

Природный жребий лучших жен.

О, как она была смела,

Когда, едва из-под крыла

Любимой матери, шутя,

Свой детский смех мне отдала,

Без прекословий и помех —

Свой детский мир и детский смех,

Обид не знавшее дитя,

Свои заботы и дела.

1931

Еще не умолкнул упрек

И слезы звенели в укоре,

С рассветом к тебе на порог

Нагрянуло новое горе.

Скончался большой музыкант,

Твой идол и родич, и этой

Утратой открылся закат

Уюта и авторитета.

Стояли, от слез охмелев

И астр тяжеля переливы,

Белел алебастром рельеф

Одной головы горделивой.

Черты в две орлиных дуги

Несли на буксире квартиру,

Обрывки цветов, и шаги,

И приторный привкус эфира.

Твой обморок мира не внес

В качанье венков в одноколке,

И пар обмороженных слез

Пронзил нашатырной иголкой.

И марш похоронный роптал,

И снег у ворот был раскидан,

И консерваторский портал

Гражданскою плыл панихидой.

Меж пальм и московских светил,

К которым ковровой дорожкой

Я тихо тебя подводил,

Играла огромная брошка.

Орган отливал серебром,

Немой, как в руках ювелира,

А издали слышался гром,

Катившийся из-за полмира.

Покоилась люстр тишина,

И в зареве их бездыханном

Играл не орган, а стена,

Украшенная органом.

Ворочая балки, как слон,

И освобождаясь от бревен,

Хорал выходил, как Самсон,

Из кладки, где был замурован.

Томившийся в ней поделом,

Но пущенный из заточенья,

Он песнею несся в пролом

О нашем с тобой обрученьи.

Как сборы на общий венок,

Плетни у заставы чернели.

Короткий морозный денек

Вечерней звенел ритурнелью.

Воспользовавшись темнотой,

Нас кто-то догнал на моторе.

Дорога со всей прямотой

Направилась на крематорий.

С заставы дул ветер, и снег,

Как на рубежах у Варшавы,

Садился на брови и мех

Снежинками смежной державы.

Озябнувшие москвичи

Шли полем, и вьюжная нежить

Уже выносила ключи

К затворам последних убежищ.

Но он был любим. Ничего

Не может пропасть. Еще мене —

Семья и талант. От него

Остались броски сочинений.

Ты дома подымешь пюпитр,

И, только коснешься до клавиш,

Попытка тебя ослепит,

И ты ей все крылья расправишь.

И будет январь и луна,

И окна с двойным позументом

Ветвей в серебре галуна,

И время пройдет незаметно.

А то, удивившись на миг,

Спохватишься ты на концерте,

Насколько скромней нас самих

Вседневное наше бессмертье.

1931

Весенний день тридцатого апреля

С рассвета отдается детворе.

Захваченный примеркой ожерелья,

Он еле управляется к заре.

Как горы мятой ягоды под марлей,

Всплывает город из-под кисеи.

По улицам шеренгой куцых карлиц

Бульвары тянут сумерки свои.

Вечерний мир всегда бутон кануна.

У этого ж – особенный почин.

Он расцветет когда-нибудь коммуной

В скрещеньи многих майских годовщин.

Он долго будет днем переустройства,

Предпраздничных уборок и затей,

Как были до него березы Троицы

И, как до них, огни панатеней.

Всё так же будут бить песок размякший

И на иллюминованный карниз

Подтаскивать кумач и тес. Всё так же

По сборным пунктам развозить актрис.

И будут бодро по трое матросы

Гулять по скверам, огибая дерн.

И к ночи месяц в улицы вотрется,

Как мертвый город и остывший горн.

Но с каждой годовщиной все махровей

Тугой задаток розы будет цвесть,

Все явственнее прибывать здоровье,

И все заметней искренность и честь.

Всё встрепаннее, всё многолепестней

Ложиться будут первого числа

Живые нравы, навыки и песни

В луга и пашни и на промысла.

Пока, как запах мокрых центифолий,

Не вырвется, не выразится вслух,

Не сможет не сказаться поневоле

Созревших лет перебродивший дух.

1931

Столетье с лишним – не вчера,

А сила прежняя в соблазне

В надежде славы и добра

Глядеть на вещи без боязни.

Хотеть, в отличье от хлыща

В его существованьи кратком,

Труда со всеми сообща

И заодно с правопорядком.

И тот же тотчас же тупик

При встрече с умственною ленью,

И те же выписки из книг,

И тех же эр сопоставленье.

Но лишь сейчас сказать пора,

Величьем дня сравненье разня:

Начало славных дней Петра