Джордж Байрон - Когда я прижимал тебя к груди своей…

Когда б Лесажа хитрый демон
Моим желаньям мог помочь, —
Меня б вознес над домом всем он
На шпиц Марии в эту ночь.

Раскрыв все крыши старой Гранты,
Он мог бы в залах показать,
Как спят и видят там педанты
За голос – луг иль лавку взять.

И Пальмерстона бы, и Пэтти
Увидел я в числе ловцов,
Влекущих в выборные сети
Как можно больше голосов.

Вот избиратели все кучей
Лежат, толпа усыплена;
Им благочестье – щит могучий
И совесть их не будит сна.

Лорд Г. – тот быть спокоен может;
Не глупы парни: ясно им,
Что к производству он предложит
Их одного лишь за другим.

Все знают: выгодных местечек
Большой у канцлера запас;
«Вот мне бы» – мыслит человечек
И ухмыляется сейчас.

Но ночь бежит; сном безмятежным
Пусть спят себе лентяи там;
Я обращусь к твоим прилежным,
О alma mater, сыновьям.

Ища наград колледжа честно,
Вот кандидат долбит урок;
Полночный час; в каморке тесно;
Он рано встал и поздно лег.

Сомненья нет: ценой стараний
Он все награды заслужил;
Для бесполезных разных знаний
Потратил он немало сил;

Он стих аттический скандует,
Не зная отдыха, – хоть плачь;
Под тяжким бременем тоскует
Математических задач;

То вздором Силя ум свой мучит,
То в треугольник углублен,
Обедов сносных не получит,
В латыни ж варварской силен.

Для исторической же Музы
За то всегда он глух весьма:
Ему квадрат гипотенузы
Важней ученого письма.

А впрочем он один лишь, бедный,
Страдает от таких трудов;
Зато вдвойне забавы вредны
Других – отчаянных голов.

Пиры их взору нестерпимы,
Разврат с позором слит вполне,
Игра и пьянство там любимы,
И разум топится в вине.

Иное дело – методисты:
Реформы на уме у них;
Они поют, смиренны, чисты,
И молят за грехи других.

Одно у них пришло в забвенье:
Что гордость духа, лишний пыл —
Все их хваленое смиренье
Лишают большей части сил.

Но вот уж утро… Отвращая
От них свой взор, что вижу я?
В одеждах, белых поспешая,
Чрез луг бежит людей семья;

Часовни колокол их рьяно
Зовет… Вот смолк он… В тишине
Небесной песнью звук органа
Волнами стелется ко мне,

И вместе с ним несется звучно
Трель королевского певца:
Но эту песню слушать скучно,
Кто раз прослушал до конца.

Наш хор, – он ниже снисхожденья:
Из новичков составлен он
И стоит только осужденья,
Как грешных карканье ворон.

Когда б Давид услышал пенья
Своих псалмов в таких устах, —
Псалмы б он отнял, без сомненья,
И разорвал бы их в сердцах.

Евреям пленным на Евфрате
Тиранов власть велела петь
О бесконечной их утрате
И о беде своей скорбеть.

О, если б так они запели, —
Со страха ль, ум ли б подсказал, —
Они б легко достигли цели:
Сам черт их слушать бы не стал!

Но что ж пишу я? Скучно стало…
Кой черт начнет меня читать?
Перо скрипит, чернил уж мало…
Конечно, мне пора кончать.

Прощай же. Гранта! Налеталась,
Как Клеофас, душа моя;
От темы Муза отказалась,
Устал читатель, – да и я.

Прощенья у вас хоть тысячу раз
За рифмы молю, изливаюсь.
Из дружбы одной я дух ваш больной
Старался рассеять и каюсь.
С тех пор, как она вам так предана,
Мне ваше безумье не горе.
В ней прелесть мечты, алтарь красоты,
Я чту ее с верой во взоре,
Но должен сказать, что трудно узнать
Из рифм ваших образ завидный.
Я так вас жалел: ваш дух так горел
Пред скрытностью этой обидной.
Уста ее вам волшебный бальзам,
Ея поцелуй вас мгновенно
Вознес до небес, весь мир в нем исчез.
Ничто мой совет – несомненно.
«Когда я брожу, любви не служу», —
Сказали вы. Это понятно.
И я в старину любил не одну,
Но мне перемена приятна.
Я вам предлагать не стану пленять
Красавиц, как пишут в романе.
Улыбка мне льстит, но сумрачный вид
Мне то же, что буря в стакане.
Покуда в крови – огонь, для любви
Я враг платонизма упорный.
Безумным меня считала б твоя
Любовница, – вывод бесспорный.
Всех женщин забыть, одну лишь любить,
Ей сердце отдать во владенье,
О ней лишь вздыхать, ее лишь ласкать…
Но это другим оскорбленье.
Теперь, о, Стрефон, последний поклон.
Любовь ваша вся бестолкова,
Но, правда, – чиста: она ведь влита
В одно только праздное слово.