Джордж Байрон - Когда я прижимал тебя к груди своей…

O детства картины! С любовью и мукой
Вас вижу, и с нынешним горько сравнить
Былое! Здесь ум озарился наукой,
Здесь дружба зажглась, чтоб недолгою быть;

Здесь образы ваши мне вызвать приятно,
Товарищи-други веселья и бед;
Здесь память о вас восстает благодатно
И в сердце живет, хоть надежды уж нет.

Вот горы, где спортом мы тешились славно,
Река, где мы плавали, луг, где дрались;
Вот школа, куда колокольчик исправно
Сзывал нас, чтоб вновь мы за книжки взялись.

Вот место, где я, по часам размышляя,
На камне могильном сидел вечерком;
Вот горка, где я, вкруг погоста гуляя,
Следил за прощальным заката лучом.

Вот вновь эта зала, народом обильна,
Где я, в роли Занги, Алонзо топтал,
Где хлопали мне так усердно, так сильно,
Что Моссопа славу затмить я мечтал.

Здесь, бешеный Лир, дочерей проклиная,
Гремел я, утратив рассудок и трон;
И горд был, в своем самомненье мечтая,
Что Гаррик великий во мне повторен.

Сны юности, как мне вас жаль! Вы бесценны!
Увянет ли память о милых годах?
Покинут я, грустен; но вы незабвенны:
Пусть радости ваши цветут хоть в мечтах.

Я памятью к Иде взываю все чаще;
Пусть тени грядущего Рок развернет —
Темно впереди; но тем ярче, тем слаще
Луч прошлого в сердце печальном блеснет.

Но если б средь лет, уносящих стремленьем,
Рок новую радость узнать мне судил, —
Ее испытав, я скажу с умиленьем:
«Так было в те дни, как ребенком я был».

Среди коллег величием блистая,
На кресле Магнус с важностью сидит,
Как некий бог; студентов юных стая
На ментора с тревогою глядит;
Безмолвствует толпа голов поникших,
Его лишь голос потрясает зал,
Браня глупцов несчастных, непостигших
Великих математики начал.
Блажен юнец! Он об Эвклиде слышит,
Но сведений почти лишен других;
По-английски двух строчек не напишет,
А греческий скандует бойко стих;
Не знает он, как кровью истекали
Отцы его в усобице родной,
Как вел Эдвард полки в блестящей стали,
Как Генрих стиснул Францию пятой;
Он удивлен при слове Magna Charta,
Но скажет вам, как управлялась Спарта;
Ликурга мудрость он прославит вам,
А Блэкстон спит под толстым слоем пыли;
Он греческих не мало знает драм,
А об Эвонском барде все забыли.
Да; таковы юнцы, которых ждут
Чины, медали, должности, награды;
Иные ж взять, пожалуй, были б рады
За красноречье приз, – когда дадут.
Но знайте, что серебряной той чаши
Оратору простому не добыть, —
Не потому, чтоб надо было быть
Витией, чтоб главы пленились наши:
Стиль Туллия иль Демосфена пыл
Тут совершенно б бесполезен был.
Нам ясности и пылкости не надо:
Ведь речью мы не убеждать хотим;
Такой успех другим мы отдадим,
Кому в том есть и гордость, и отрада;
Стремясь себе лишь нравиться самим,
Мы не хотим увлечь людское стадо.
Речь тем серьезней, чем невнятней звук;
То взвизгнем мы порой, то взвоем вдруг;
Красивым жестам подражать опасно;
Декана тем обидим мы напрасно;
Нет, аспирант недвижно должен врать
И ни с кого примера в том не брать.
Кто о заветном кубке мыслью занят,
Тот стой столбом и вверх смотреть не смей;
Затем болтай без устали, скорей —
О чем-нибудь: ведь кто же слушать станет?
Мели живей: поспешность тут не грех;
Кто всех быстрей трещит, тот лучше всех;
Кто в краткий срок всех больше мелет вздора,
Тот болтунам приятней всех, без спора.
Сыны науки, за столь славный труд,
Лениво в кущах Гранты проживают.
На бреге Кэма мирно почивают,
Живут безвестно и в забвенье мрут;
Настолько ж тупы, как изображенья,
Висящие в их залах по стенам, —
Они дошли, глупцы, до убежденья,
Что знанья все засели только там;
В манерах грубы, в пошлых формах точны
И к новому в своем презренье прочны, —
Бэнтлея, Брунка, Порсона отчет
Они одобрят без больших забот
О тех стихах, что критики предметом
Явились: им и горя нет об этом!
Они тщеславны, тяжелы, как эль,
С больным умом, с противными речами;
Неведомы им дружбы смысл и цель,
Но все ж они чувствительны сердцами,
Когда велит им церковь или власть,
И в ханжество всегда готовы впасть.
Могучим лордам льстят они безбожно, —
Будь это Питт иль Пэтти в данный час, —
Они пред ним гнут спину каждый раз,
Как только митру получить им можно;
Но чуть лишь лорд немилостью сметен, —
Бегут к другому, кем он замещен.
Вот кто хранит сокровища науки!
Вот их дела, вот плата за их штуки!
И кажется, что мы не погрешим,
Сказав: по плате им цена самим.