Уильям Вордсворт - Волшебный дом

И ты, ягненка робкого смирней,
Огнем небес отсвечивавший чистым,
Вмиг забываешь тишину полей,

Преграды рвешь в своем теченье быстром
И, как вакханка, пляшешь средь камней,
Неистово размахивая тирсом.

В прощальный час, мой друг и спутник мой,
Иду к тебе. – Напрасное влеченье!
Я вижу, Даддон, все в твоем теченье,
Что было, есть и будет впредь со мной.

Ты катишь воды, вечный, озорной,
Даруешь вечно жизнь и обновленье,
А мы – мы сила, мудрость, устремленье,
Мы с юных лет зовем стихии в бой,

И все-таки мы смертны. – Да свершится!
Но не обижен, кто хоть малый срок
Своим трудом служить потомству мог,

Кто и тогда, когда близка гробница,
Любовь, Надежду, Веру – все сберег.
Не выше ль он, чем смертным это мнится!

Восходит ввысь мелодией могучей
Распад вселенский и на спад идет
Неспешной чередой ужасных нот,
Гармонией скрежещущих созвучий;

Кто слышит их, – тот презирает случай,
Бежит нечистых выгод и хлопот.
Бессмертна правда; но она живет
В обличьях дня, в их смене неминучей.

Так иней, выбеливший утром луг,
Растает; так седая башня вдруг
От возгласа случайного качнется

И, словно слепленная из песка,
Обрушится, – когда ее коснется
Невидимая Времени рука.

Не упрекай святых за мотовство,
Ни зодчего, что создал небывалый
Великолепный храм – для горстки малой
Ученых прихожан, – вложив в него

Все, без остатка – мысль и мастерство!
Будь щедрым; чужд взыскательным высотам
Труд, отягченный мелочным расчетом;
Так думал он, вознесший волшебство

Резных колонн и арок невесомых,
Где радуги дрожат в цветных проемах,
Где в полумраке музыка парит,

Блуждая в сотах каменного свода, —
Как мысли, коих сладость и свобода
Нам о бессмертье духа говорит.

Побудь вблизи, прерви полет!
Пусть взор мой на тебе замрет!
Тобой воссоздан каждый миг
Первоначальных дней моих!
И время, что давно мертво,
Оживлено тобой,
Порхающее существо:
Отца я вижу своего
Со всей моей семьей.

О сладость, сладость детских лет,
Когда за мотыльком вослед
Бежали мы с моей сестрой,
Разгоряченные игрой!
Я, как охотник, подстерег
Добычу – но напрасен был
Мой бег, отчаянный прыжок:
Оберегал ревниво Бог
Пыльцу прелестных крыл.

Над желтым наклонясь цветком,
Тобой, малюткой-мотыльком,
Я любовался и не знал,
Нектар вкушал ты или спал.
И был ты неподвижней вод
Объятых льдом морей.
Счастливым будет ли полет,
Когда внезапный ветр найдет
Тебя среди ветвей?

Останься с нами! Мы с сестрой
Тебе подарим садик свой.
Здесь отдохнут твои крыла.
Тебе не причиним мы зла!
Будь гостем нашим дорогим,
Присядь на куст близ нас.
О детских днях поговорим,
Их летний свет неповторим,
И каждый долгим был – таким,
Как двадцать дней сейчас.

Когда я эту радугу-дугу
В отмытой ливнем вижу синеве,
Я удержать восторга не могу;
Как в детстве, сердце рвется прочь,
Трепещет на незримой тетиве!
И я хочу, пока не пала ночь,
На радугу после дождя,
Рождающую столько смелых стрел,
Смотреть с таким же счастьем, уходя,
Как я на утре жизненном смотрел.
Дитя – отец Мужчины. Эту нить
Чтоб не порвать в душе, а сохранить,
Я одного себе желаю впредь:
Не разучиться бы благоговеть!

Моя любовь любила птиц, зверей,
Цветы любила, звезды, облака.
Я знал, что твари все знакомы ей,
Но не случалось видеть светлячка.

Ненастной ночью, едучи домой,
Я вижу вдруг зеленый луч у пня.
Гляжу, светляк! Вот радость, боже мой!
Обрадованный, спрыгнул я с коня.

Я положил жучка на мокрый лист
И взял с собой в ненастье, в ночь его.
Он был все так же зелен и лучист,
Светил – и не боялся ничего.

Подъехав к дому Люси, я тайком
Прошел к ней в сад, хотя был еле жив,
Жучка оставил под ее окном
На ветке и ушел, благословив.