Софья Могилевская - И они построили волшебный дом. Повести, рассказы, сказки

Все-таки, когда в мае они приехали сюда на дачу, было очень холодно. Лишь кое-где на кустах распустились листья. И только на соснах да на елях ярко зеленели иглы.

А один раз было так холодно, что бабушка сказала:

— У меня прямо зуб на зуб не попадает. Задувает во все окна. Сильный ветер на дворе.

Она накинула на плечи тёплый платок, но всё равно и под платком поёживалась. Тогда папа сказал:

— Сейчас будет жарко.

И пошёл в сад. А Сашенька — следом.

В саду и правда был сильный ветер. Верхушки сосен качались во все стороны, и каждый кустик тоже качался во все стороны.

У папы в саду лежало много-много палок. Одни были толстые, они назывались дровами, другие, потоньше, всё равно назывались дровами. А ещё были совсем тоненькие прутики. Эти так и назывались — прутики. Их приходилось подбирать и там и сям. Это была Сашина работа, потому что он всегда помогал папе во всех его трудных делах.

Вместе с папой они набрали разных палок, и толстых, и тонких, и совсем прутиков, и понесли в дом.

Перед печкой папа присел на корточки и стал запихивать в печку палки, которые назывались дровами, — и толстые, и не очень толстые, разные.

— А эти? — спросил Саша, показав на прутики, которые притащил из сада.

— А эти — напоследок, печке на закуску, — ответил папа. Он вынул из кармана коробок спичек. Чиркнул спичкой по коробку, и тотчас вспыхнул крохотный жёлтый огонёк. Этот огонёк вместе со спичкой папа сунул в печку как раз под те сухие прутики, которые Саша набрал в саду.

И тут вдруг все прутики весело затрещали. И вместо маленького огонька на конце спички в печке стал разгораться большой огонь. Яркий, шумный. И сразу там внутри стало не темно, а очень светло и весело.

Тогда папа закрыл печную дверцу и сказал Саше:

— А теперь, мальчик, даже близко не подходи сюда.

— Почему? — спросил Саша.

Ему-то как раз очень хотелось подольше смотреть на красивый, золотой огонь, который шумел в печке.

Но папа сказал:

— Огонь очень злой, может укусить.

— Укусить? — не поверил Саша.

— Ещё как — до волдырей…

— Гм… — всё равно не поверил Саша. Но огонь в печке и правда заворчал:

Наверно, это был очень сердитый огонь!

— Вообще никому не следует подходить к печке, когда печка топится, — сказал папа.

— А бабушке? — спросил Саша.

— И бабушке не надо.

Саша взглянул на маму. Папа его понял и опять сказал:

— Ни-ни…

Значит, и маме нельзя было подходить, когда в печке был огонь. А про Машеньку даже и спрашивать не стоило: и так было ясно — нечего ей делать возле печки!

А огонь за печной дверцей так и шумел, так и бушевал, так и ворчал на все лады:

Возможно, это приговаривал сам папа, когда время от времени подходил к печке и, открывая дверцу, помешивал дрова длинной чёрной кочергой. Всякий раз после этого огонь злился ещё сильнее. Сердито фыркал, и куда-то вверх взлетали золотые искры.

— А тебя он почему не укусит до волдырей? — спросил Саша.

— Пусть попробует! Я его кочергой, кочергой…

И правда, папа ни капельки, ничуть не боялся огня. Он всё ворошил да ворошил дрова, пока в печке остались одни только красные угольки.

И тогда вдруг…

Нет, не вдруг и не сразу, а понемножку и постепенно в доме становилось теплее и теплее. Бабушка перестала ёжиться и кутаться в платок, а потом и вовсе скинула платок на стул.

— Вот тепло, вот благодать! — приговаривала она. — Замечательная печка…

Саша удивился: за что же бабушка хвалит печку? Если бы не папа, разве дома стало бы тепло да ещё благодать?

Весна в тот год стояла долгая и холодная. Никак не хотела пускать к ним лето. И к утру из дома вся теплынь и вся благодать куда-то убегала.

— Щели-то какие между брёвнами, — сказала бабушка. — Всё и выдувает! Разве натопишься?..

Папа недолго думал.

— Не хитрое дело заткнуть щели паклей, — сказал он и пошёл в чулан, где лежало много всякой всячины. И пакля тоже. Она была серая, мягкая и какая-то клочковатая.