Каллистрат Жаков: Биармия

Волны бурные утихли
На широкой желтой Эжве,
Вновь пустились в путь-дорогу
Яур, князь рыжебородый,
Сильный Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий.
Вновь помчались в утлой лодке
По волнам реки зыбучей.
Яур, князь рыжебородый,
Доброе тут молвил слово:
«Посмотрите-ко вы, дети,
Дети пармы многогорной,
Что там деется на речке.
Что-то малое мне снится?»
Посмотрел Вэрморт, пленитель,
Музыкант небезызвестный,
И ответ держал он тут же:
«Голова лежит в проливе,
Черная лежит на речке,
В быстром, светлом переливе;
Острова толпой сгустились
В устье Эжвы многоводной,
И не знаю, как проехать
Мимо головы в проливе.
В том ущелье узко-светлом
Чудище речное в волнах
И страшилище на Эжве.
Сто локтей в долину будет
Голове той почернелой;
В вышину уж сажен десять».
Вот такое слово молвил
Музыкант в великом страхе,
Оробелый не на шутку.
Голова уста открыла,
Слово вещее сказала:
«И куда же вы плывете,
Дети пармы отдаленной,
Кто велел вам, кто позволил
По хребту реки привольной
Безрассудно плыть все дальше?
Не пущу я дальше шагу,
Тут вы стойте века в веки».
Нечто страшное сказала
Голова та великана.
Ярый Ошпи Лыадорса
Тут во гнев пришел он сильный,
Губы-челюсти трясутся,
Ударяет он зуб о зуб,
Медное копьё берет он,
Голову пронзить желает
Сразу, с маху, без разбора.
«Стой ты, Ошпи Лыадорса,
Не сердись ты зря, некстати»,—
Слово доброе промолвил
Яур, князь рыжебородый.
Продолжал он речь такую:
«Голова ты великана!
Слушай доброе известье!
Мы герои синей пармы;
И плывем мы в Биармию;
Мы желаем деву Райду
В жены взять себе навеки,
Синеглазую, на пармы —
Райду белую на Эжву.
Пусть живет она в избушке
В послушаньи мужу-князю,
Оксонора, дочь святая,
Биармии цвет весенний,
Близ студеных волн растущий,
Близ туманов океана.
Та красотка, дева-чудо,
Манит нас все дальше, дальше,
Удержаться нет нам силы.
Ты же слушай нас, героев,
Чудной Пармы многогорной,
Не перечь нам словом-делом,
Принесем мы жертвы в парме
Голове твоей всесильной.
Знамо, великан могучий
Языком твоим владеет.
Может быть, ты — Куль наш древний,
Бог подземный, всемогущий?»
Голова ответ держала,
Слово молвила такое:
«Я не Куль, не бог подземный,
Витязь я из гор Тиманских,
Великан Ягморт из Джеджим,
Сын лесов и светлой тундры.
Приходили, приплывали
Из-за моря иноземцы,
Те варяги, издалека;
Грабили они кумирни,
Золото, меха собольи
В красных лодках увозили
На подарок полногрудым
Женам, деткам миловидным.
Защищал страну родную,
Берега Двины великой
Я немало, избивая
Вражьи силы супостатов.
Силой чар, волшебным зельем
Усыпили злоковарно
Недруги меня однажды;
Голову затем срубили
С плеч широких великана.
Уничтожить силы духа
Не могли же. Я остался
В устье Эжвы серым камнем
И утесом молчаливым.
Голова моя лежит здесь,
В переливе вод текучих,
В узком каменном проливе
Посреди седых, отлогих
Островов немых, недвижных.
Вот я кто, о дети пармы.
Путь-дорогу я открою
Вам, счастливым, в устье Эжвы:
Вы плывите в Биармию,
Райду белую добудьте,
В Джеджим-парму привезите.
Ягур ты, рыжебородый,
Мил ты стал мне словом добрым,
Словом сердце ты угладил,
Сердце бурное Ягморта.
Ты герой не безрассудный,
Исполать тебе, мой Яур!»
Голова тут приумолкла,
В черный камень превратилась;
Стала вновь остроребристым
Тем утесом меж камнями,
Близ реки желто-стеклянной,
Средь камней седых; недвижных,
Посреди отлогих, серых
Островов, травой покрытых.
Издивилися герои;
Вышли дальше, на равнину
Вод великих, быстротечных,
Тут Двина уж протекала
Многодумно, величаво.

Старая сосна стояла,
Древняя сосна на парме,
На холме том двухголовом;
Шишки желтые висели
На ветвях ее согбенных;
Покачав вершиной острой,
Прошуршав ветвями тихо,
Хвоей, иглами любуясь,
Пурпуром коры-одежды,
Мудрая сосна сказала,
С шуточкой и ненароком
Слово бросила такое:
«Многодумные сестрицы,
Сосны, ели на увалах
Вдоль Двины-реки привольной!
Вы, безгрешные красотки,
Дочери лесов безбрежных!
Вы подумайте, скажите,
Как нам быть и что нам делать?
Чудо-чудное случилось:
Чужестранцы к нам приплыли,
Жители гористой Перми
С Джеджим-пармы отдаленной,
С синеоблачной вершины,
Гор Тиманских, стран востока,
С тех верховьев желтой Эжвы,
Что в Двину впадает устьем.
В утлой лодке появились
За невестой в Биармию,
Дочерью царя Оксора,—
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса,
И Вэрморт, игрок великий,
Струн оленьих волнователь,
Песнопевец несравненный.
Поразмыслите, сестрицы».
Гор-холмов святых цевницы,
Покачавши головами,
Пошептавшись меж собою,
Девы леса так сказали:
«Мы не знаем, что подумать,
Что сказать нам, не взгадаем.
Воля высшая идет ведь
С крыши неба, стран воздушных.
Все приказы с небосклона,
С вышины, с чертогов Бога;
Ветхий днями проживает
Во дворцах сребро-хрустальных,
Среди звезд наш Ен великий;
Он все знает, он и скажет,—
Радугу должно спросить нам:
Этот бык полей небесных
Скоро спустится на землю,
Чтоб испить воды сладчайшей
Из озер и рек великих.
Птица Рык гнездо имеет
На горах Уральских сдревле,
Божьи яйца согревает
Близ стремнин пурпурноликих.
Эти яйца ведь начало,
Свету вольному причина.
Ведает все божья птица,
Рык все знает и нам скажет,
Как нам быть и что нам делать».
Так сказали сосны, ели,
Глядючи в глаза друг другу.
Шёпот пармы услыхал тут.
Рымда с длинной бородою —
Злоковарный брат Оксора,
Биармии страж великий —
Рассердился он не в шутку,
Потрясая головою:
«Как?! Осмелились герои,
Яур, князь рыжебородый,
Сильный Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий,
К нам явиться без приказу
И без зова, в Биармию?!
Что же дальше остается —
Нам бежать с Двины великой
В тундры темные подальше?
Баба всякая обидит
Рымду без труда, печали!
Вырвут бороду мне дети!
До чего же постарел я,
Изменился под конец я!»
Так кричал кузнец искусный,
Сильный воин старый Рымда;
Восклицал он у кумирни,
Где богам своим молился.
Тут спросил он у Вэррпуда —
Как тут быть и что тут делать.
Но молчал Вэршуд премудрый,
Бог домашний, бог хуалы,
И что думал, неизвестно.
Счастья, жизни и удачи
Древний бог тот прозорливец.
Услыхал медведь, сын леса,
Рымды крик и слово гнева
И сказал своей подруге,
Той медведице матерой:
«С топором наш вышел Рымда,
Будет бить он иноземцев,
На Двину прибывших с пармы,
Побежим скорей на берег,
Поглядим на диво-чудо,
На резню мужей великих».
Побежал медведь на берег,
И медведица с ним вместе,
Чрез болота, горы, долы.
Серо-бурый волк проснулся,
Услыхавши тяжкий топот,
Взволновался, разбежался
Через кочки и колоды
Старых сосен, древних елей.
Волк кричал всем: «Ой, бегите,
Рымда вышел на сраженье,
Вороги пришли внезапно
В край родимый, в Биармию!»
Длинноухий испугался,
Пучеглазый белый заяц,
Скачет вправо, скачет влево,
А лиса тут устремилась
Прямо на берег обрыва.
Дочерь леса — эта Ера,
Лось огромный, матерелый —
Просыпалась и вставала,
Почесалась о деревья,
Поразмыслила, гадая.
Взволновалась, побежала,
Угрожая всем рогами
И копытом всех топтала.
Взгляд серьезный был у Еры,
Дума мрачная во взоре.
Птицы гор, ущелий диких
Услыхали крики Рымды,
Стаей черной прилетели
На зов Рымды, крики гнева.
Клокчет коршун чернокрылый
И кружится над рекою,
Ястреба летают ниже,
Зорко смотрят на добычу —
Лодку утлую на волнах
Черный ворон ожидает
Славной битвы с нетерпеньем.
Услыхали по деревне
Мужи сильные, герои
Крики Рымды, восклицанья.
И бегут все тут толпою,
Берегом идут поспешно,
В лодках едут торопливо —
Стаей птиц ладьи собрались.
Топорами потрясают
Витязи Двины великой,
Дивные мечи блистают
Над рекою синеструйной,
Блещут копья у героев.
Сильный Ошпи взволновался,
Он за меч берется острый,
За копье рукою взялся
Яур, князь рыжебородый,
Доброе он молвил слово:
«Ой, Вэрморт, чревовещатель,
Спой-ка песню древней пармы,
Слово древнее скажи ты,
Чтоб уснули вражьи силы,
Чтоб мужей расслабли силы!»
Заклинатель знаменитый,
Чаровник тот прозорливый,
Песнопевец древней Перми,
Он запел, Вэрморт великий,
Заиграл он, взволновался!
«Пурпур, золото Корунды —
Песнопенья древней пармы;
Луч вечерний, звезды утра —
То сказанья Джеджим-пармы
Звук металла, меди красной,
Чистой стали волнованье,
Луч полдневный, жарко-знойный
Наши сказки горной Перми!
Резьбы трав, лесов узоры,
Пчел жужжанье в час заката,
Птичьи гнезда на деревьях,
Кукованье одинокой
Кэк-кукушки пестроцветной,
Воркованье божьей птицы
В синеоблачных чертогах,
В горной выси волн воздушных.
Пермь святая на увалах,
У истоков рек великих,
На узлах дорог Востока!
Облака — то гнезда птицы,
Птицы — солнце на закате,
Звезды яркие — то гроздья
Занебесной той рябины:
Корешки в земной утробе,
А вершина в чреве неба.
Ясный месяц — пастырь неба —
Выгоняет бык-корову,
Радугу, с полей небесных
К водопою на озера.
Солнца сын — огонь небесный,
Он печется о цветеньи
Жизни чудной повсеместно.
Ен великий кистью белой,
Он провел дугу на небе
С севера на юг далекий;
Божьи птицы знают это
И летают то на север,
То на юг, но путь небесный
Зная твердо, незабвенно.
Есть там книга золотая,
На столе у Бога неба.
В этой книге заповедной
Было сказано давно уж:
Яур, князь рыжебородый,
Тот хозяин синей Эжвы,
Сысолы той красногорной,
Будет мужем он когда-то
Биармии девы чудной —
Райды белой, синеглазой.
Так случится, все так будет;
Слово книги занебесной
Сбудется неизреченно.
Многославные вы мужи
Знаменитой Биармии,
Бесполезно Вам сражаться
С птицей Рык, с веленьем неба;
Птица Каленик за нами
Огни-перья рассыпает,
Стрелы сыплет безо счета.
Вы усните, во дремоту
Погружайтесь и так спите,
Звуки домбры вас разбудят,
Если будет то угодно
Князю Перми многославной».
И уснули птицы, звери,
Погрузились во дремоту
Все герои; сам тут Рымда
Превратился в камень серый,
Неподвижный, мхом обросший
От числа годов бессчетных.
Лодки все окаменели.
Тишина была святая
Над рекою, над лесами.
И герои пармы древней,
Яур, князь рыжебородый,
Сильный Опши Лыадорса
И игрок Вэрморт великий,
По Двине все плыли дальше,
В царство славное Оксора.