Джордж Байрон - Лара

Шли дни, и рана Ото зажила,
Но гордость глубже ранена была;
Открытый недруг Лары, он готов
Назвать друзьями всех его врагов;
Твердит, что с Лары власти их страны
За Эццелина б стребовать должны.
Кого страшил пропавший? Кто другой
Его своею устранил рукой,
Коль не был тут замешан человек,
Чью честь он мог бы погубить навек?
И тайна, столь любимая толпой,
И слухов самых вздорных шумный рой,
И то, что Лара не завёл друзей,
Не добивался склонности ничьей
И не искал доверья ничьего;
И это боевое мастерство,
Которого не ждёшь от мирных рук,
И ярость, в нём открывшаяся вдруг —
Ведь это был не просто гнев слепой,
Который угасает сам собой;
То был глубинный, стойкий пламень зла,
Всю жалость в сердце выжегший дотла,
Жестокость, возникающая в тех,
Кого и власть пресытит, и успех;
Всё, всё против него! К тому ж толпа
Щедра на брань, а на хвалы скупа.
И гром над Ларой грянул, наконец!
Кругом враги, а сгинувший пришлец
Как будто рядом — жив он или нет,
И надо за него держать ответ.

Повсюду в том краю народ стонал
И кабалу тиранов проклинал;
Здесь несть числа им — и любой возвёл
В закон свой беспощадный произвол.
Раздоры в государстве и вовне
Открыли путь злодействам и резне;
Того гляди, меж граждан быть войне,
Где всяк, что не с тобою — враг тебе,
И нет не сопричастного борьбе.
Рабам хозяин полный, феодал,
Внушив покорность, ненавистен стал;
Упали руки, извелись сердца.
Тогда-то Лара заступил отца,
Но, с родиной надолго разлучен,
Средь палачей народа не был он;
Вернувшись, правил мягко; наконец,
Тревога исчезает из сердец,
И только слуг отныне мучит страх —
Не за себя, за Лару. В их глазах
Теперь он лишь несчастен, хоть сперва
О нём и шла зловещая молва.
Молчит? Не спит ночами? Что ж, ему
Неможется — иль тяжко одному.
Его тоска меж этих стен царит,
Но в замок вход приветливо открыт
Для всех, кто обездолен и гоним;
Познало сердце Лары жалость к ним,
И он, кто власть имущих презирал,
На бедноту с участием взирал;
Придут они к нему — без лишних слов
Он принимает их под свой покров;
И смотришь, обретает с каждым днём
Вассалов новых. Но явился в нём
Особенно радушный властелин,
Когда исчез бесследно Эццелин.
Быть может, Лара ждал беды с тех пор,
Как между ним и Ото вышел спор;
К народу, не к сословью своему
Казался он привержен — почему?
Расчёт? Тогда он верно рассчитал
И в нужном свете пред людьми предстал.
При нём всегда прибежище найдет
Бежавший от безжалостных господ;
Не грабит он крестьян; его рабы
Украдкой не клянут своей судьбы;
Накопленного не отнимут тут,
Презренью жалить бедность не дадут…
Завлёк он всех: заверил юных он,
Что каждый вскоре будет награждён;
Вражде сулил, что вскорости она
Отмщенья жажду утолит сполна;
Любви несчастной обещал с пути
Мешавшее неравенство смести;
Ему бы только объявить одно:
Что рабство навсегда отменено!
И миг настал: задуманную месть
Решился Ото в действие привесть,
И вдруг узнал, что тысячную рать
Сумел преступник вкруг себя собрать:
Рабов, чьи цепи пали в этот час,
Презревших мир и мнивших: Бог за нас!
Не вспахивать земли отныне им,
Лишь рыть могилы деспотам своим!
Сей клич злодейство призван оправдать
И вид неверный истине придать;
Свобода, вера, мщенье — звук любой
Повлечь способен бойню за собой;
Подчас коварство бросит пару слов,
И вот уж угощенье ждёт волков!

В стране на деле правил феодал,
Король едва ли властью обладал;
Народ обоих проклял, и число
Готовых к бунту что ни день росло;
Был нужен вождь. Он найден: человек,
Судьбою с ними связанный навек;
Случилось так, что только в их борьбе
Искать защиты должен он себе;
Его отрезал некий тайный рок
От круга, где своим он зваться мог;
Но, всем несчастьям нынче обречён,
Их не один собрался встретить он.
Стремясь — Бог весть зачем — любой ценой
Сокрыть, что было с ним в стране иной,
Своё он дело мог бы с общим слить
И миг паденья этим отдалить.
Душа забыла бури прежних дней,
Покой угрюмый воцарился в ней;
Но вот, событьям грянувшим вослед,
Пришла к нему опасность худших бед,
И он предстал таким, как прежде был,
Лишь место действия переменил.
И жизнь, и славу в грош не ставил он,
Но был игрой безумной увлечён:
Решив, что создан ненависть будить,
Готов был пасть, коль сможет отомстить.
Зачем хотел он черни волю дать? —
Возвысив низших, он сломил бы знать.
Укрылся было в мрачный он приют,
Но рок и человек везде найдут;
Ловцы опять спешат со всех сторон,
Да только им живой не дастся он!
Он честолюбие давно забыл,
И зрителем холодным в жизни был;
Но, на арену брошенный опять,
Сумел вождём достойным в битве стать.
И обликом, и голосом — гроза,
И гладиатор — коль взглянуть в глаза.