Джордж Байрон - Лара

В нём тайны холод чуяли они,
Он сам любил, казалось, быть в тени,
Но даром обладал — иль, может быть,
Искусством — не давать себя забыть.
То не любовь была и не вражда,
Не подберёте слова никогда,
Но встреча с ним не минет зря для вас,
Вы спросите о нём в который раз;
О чём бы с ним не говорили вы,
Нейдут его слова из головы;
Раз навсегда в душе запечатлён
Приязнью или ненавистью он;
Зачисленный в друзья иль во враги,
Заполнит он сознанья тайники;
К его душе не подступиться вам,
А в вашу он меж тем вселился сам;
Он всюду с вами; вас влечёт к нему
Против сознанья; воле и уму
Вовек сетей незримых не порвать:
Не хочет он забвенья даровать!

На праздник в круге рыцарей и дам —
Всех знатных и богатых встретишь там,
В чертоге Ото, — Лара приглашён;
Высокородный, с честью принят он;
Отменный вышел пир и славный бал,
И шум веселья стены сотрясал,
И в танце свита красоты неслась —
Здесь грация с гармонией сплелась.
Благословен счастливый этот круг:
Слиянье душ, соединенье рук!
Тут просветлеет самый хмурый лик
И юношей узрит себя старик;
А Юность, упоением полна,
Вообразит, что в рай унесена!

Казалось, Лару тешит вид такой,
Ты б не сказал, что он томим тоской;
Порхающих красавиц он следил,
Чей легкий шаг и эха не будил;
Скрестивши руки, прислонился он
К одной их длинных мраморных колонн,
Не видя, что за ним самим сейчас
Следит сурово пара чьих-то глаз —
Стерпеть такое Лара б мог навряд.
Вот ощутил он этот цепкий взгляд,
И меж гостей чужак ему предстал.
Тот явно лишь за Ларой наблюдал,
Не будучи замечен до сих пор;
Теперь он уловил ответный взор:
Вопрос, тревогу, изумленье, страх,
У Лары промелькнувшие в глазах;
Но что до пришлеца — в чертах его
Толпа б не прочитала ничего.

«Он самый!» — гость неведомый сказал,
И словно эхо обежало зал.
«Он самый!» — «Кто же он?» — пошло вокруг,
Достиг и слуха Лары этот звук;
Гул изумлённый рос со всех сторон;
Тут многие смешались бы, а он,
Не пряча глаз, не изменясь в лице,
И словно позабыв о пришлеце,
Чей вид его сперва так поразил,
Холодным взором далее скользил,
Покуда резкий смех не прозвучал:
«Что делает он здесь?» — пришлец вскричал.

Уж эту речь спокойно перенесть
Едва ли Ларе позволяла честь;
Весь подобравшись, обернулся он,
Но был скорее твёрд, чем возмущен,
Когда холодным тоном произнёс
В ответ на издевательский вопрос:
«Мне имя — Лара; назовёшся сам, —
Сполна твоей учтивости воздам.
Что дальше? Я без маски пред тобой,
И мне не страшен твой вопрос любой».
«Любой вопрос? Иль нет ни одного,
Что нестерпим для слуха твоего,
Хотя в душе нашелся бы ответ?
Вглядись в меня! Узнал? Неужто нет?
Ты памяти обязан долг платить,
Какой и вечность не могла б скостить».
Его обводит долгим взором тот,
Но, кажется, не то не узнаёт,
Не то узнать не хочет; промолчав,
И головой с презреньем покачав,
Он собирался было отойти,
Но был удержан сразу: «Погоди!
Ещё два слова! Отвечай тому,
Чей род едва ль уступит твоему,
Меж тем как сам — не хмурься, граф, постой,
Ведь так легко покончить с клеветой —
Меж тем как сам, таков как есть и был,
Презрение моё ты заслужил!
Не тот ли ты…» — «Тот самый или нет,
Но я довольно слушал этот бред.
А те, кто приняли его всерьёз,
Вольны внимать и дальше; произнёс
Ты речь учтивую; пролог хорош,
Уж верно, сказку славную сплетёшь
Шлю Ото благодарный свой поклон,
Пускай таких гостей лелеет он!»

Вмешаться Ото поспешил тотчас:
«Не ведаю, что разделяет вас,
Но здесь не место спорам; не нужна
Средь праздника словесная война.
Ты, Эццелин, прилюдно говорить
Желал бы с графом Ларой; так и быть,
Сполна ты завтра объяснишься с ним,
Хоть здесь же, коль угодно вам двоим.
Ручаюсь за тебя, ты мне знаком,
Хоть долго пропадал в краю другом,
И стал для всех едва ль не чужаком.
А Лара предков рода своего
Не посрамит; коль кровь и сан его
О доблести мне верно говорят,
Долг рыцаря нарушит он навряд».

«Пускай же завтра, — Эццелин в ответ, —
Обоим нам узнает цену свет.
И жизнь, и меч, и душу я свою
В залог своей правдивости даю».
А тот, другой? В себя он погружён,
От остальных как будто отрешён,
Хоть приковал вниманье всех очей
И возбудил он множество речей,
Но сам молчит, и слышит их едва ль,
И, кажется, глядит куда-то вдаль;
Увы! Всё это объяснить легко:
Воспоминанье слишком глубоко.