Виктор Славкин: Взрослая дочь молодого человека: Пьесы

Мандолина(Оркестранту). Вот поучился бы у человека цельности, органичности. (Играет вместе с ними.)

Исполняется сначала тихая пастораль. Но в какой-то момент Мандолина, Геликон, Ударник, а за ними Скрипка и Дирижер подкрадываются сзади к Оркестранту. Начинается игра — не то кошки — мышки, не то пятый угол. При этом оркестранты поют.

Как только песня кончается, Геликон, Ударник, Скрипка, Мандолина и Дирижер занимают свои места и как ни в чем не бывало доигрывают пастораль до конца. К финалу пьесы в музыкальную ткань вторгается какой-то неприятный звук — не то скрежет, не то хруст. Оркестранты по одному прекращают играть. Прислушиваются, ходят по сцене, пытаясь определить, откуда идет этот звук. Наконец все сталкиваются у футляра Оркестранта.

Оркестрант. Не может быть… Боже мой…

Скрипка. Что такое?

Геликон. Оказывается, это у тебя.

Мандолина. Снова здорово!

Ударник. Опять не слава богу. Я же на подводное плавание опаздываю. Ну и рубка сегодня будет!

Оркестрант. Боже мой… Это они…

Дирижер. Кто?

Скрипка. Отвечайте же!

Мандолина. Ну?!

Оркестрант. Мыши. Это мыши.

Геликон. Как мыши? Откуда в футляре мыши?

Оркестрант. Я же знал… Я знал… Мыши… мыши… Я знаю почему… (В отчаянии бегает по сцене.)

Мандолина останавливает его.

Дирижер(подходя). Так почему?

Оркестрант. Я вчера там кусочек сыра оставил. В обеденный перерыв не доел, решил сохранить, в футляр спрятал. Вот мыши и завелись. Я же знал! Я знал!

Мандолина. Вот к чему приводит недоедание. Я никогда ничего не кладу в футляр. Во-первых, потому что всегда все доедаю, а во-вторых, потому что футляра у меня нет. Я человек без футляра.

Геликон. Это потому что не спит с инструментом. Если б спал, мыши бы никогда не завелись. В постели они не заводятся.

Ударник. А чтоб у меня в барабане мышей не было, я их пугаю. (Бьет в барабан.)

Оркестрант. Мыши… Какой ужас! Какой ужас!

Геликон. Ишь скряга! Сыра жалко. Да мышки много не съедят.

Оркестрант. Съедят. Сыр съедят, за инструмент примутся.

Мандолина. Нужен им твой инструмент!

Оркестрант. Нужен. Он сейчас у них в зубах. Я думаю, если бы вы были в футляре, вы бы тоже съели его. Правда?

Мандолина. Конечно. С хлебушком бы схрупал.

Оркестрант. Вы страшный человек, но они страшнее. Вы едите снаружи, а они изнутри, понимаете. Вас еще можно остановить. С ними я ничего не могу сделать. Мыши — их не видно. Они внутри. Тихо! Тихо!..

Тон скрежетания становится выше.

Слышите! Слышите! Теперь мыши грызут инструмент!

Геликон. Ну и морока!

Оркестрант. А дальше они догрызут до последней щепочки, и у меня не останется ничего. Я никогда не смогу узнать, чему посвятил всю свою жизнь, и никогда не смогу делать то, что умел. Ведь второго такого инструмента нет на всей земле. Завтра мне придется начинать жизнь с нуля, со старта. Хлопнет выстрел за спиной, и мне придется бежать, бежать, бежать. В ногах уже нет упругости, да и одышка мешает… И когда мои ровесники будут рвать финишные ленточки, я буду только — только набирать скорость. И какое блестящее время я бы ни показал, все равно я приду последним. Если не упаду на полпути.

Дирижер. Я думаю, что не стоит так убиваться, коллега. Мы вас пристроим к делу. Все-таки вы член нашего коллектива. Столько лет безупречной службы… Местечко для вас найдется. Ноты будете переписывать, пюпитры расставлять…

Геликон. Мою медь асидольчиком чистить.