Кристофер Хэмптон - Опасный метод

Верлен.Значит, перед смертью он причастился?

Изабелла.К несчастью, у него было полное недержание всего, и таинство решили не совершать, дабы предотвратить невольное святотатство. Но я знаю, что душа его была спасена.

Верлен (без тени иронии). Это, конечно, огромное утешение.

Изабелла.Конечно. Итак, теперь вы, очевидно, поняли, как важно для нас с матерью собрать все его наследие.

Верлен.Э-э-э?..

Изабелла.Буду с вами откровенна, мсье Верлен: некоторые произведения, созданные моим братом в ранней юности, грешили непристойностями, а в отдельных случаях — даже богохульством. Он бы не хотел, чтобы его помнили как автора таких строк. Мы с матерью намерены, образно говоря, отделить овсы от плевел и уничтожить те стихи, которые, по нашему мнению, уничтожил бы он сам.

Верлен.Понимаю.

Изабелла.Нас поразило, что вещи, включенные в «Реликварий», кто-то счел достойными публикации. С нашей точки зрения, их напечатали из корыстных побуждений. Интересно знать, кто прикарманил авторские гонорары.

Верлен (виновато). Да… в самом деле… э-э-э… теряюсь в догадках.

Изабелла.Вот визитная карточка моей матери. Надеюсь, вы не откажетесь выслать рукописи по этому адресу.

Верлен.Понимаете, мы с Ванье планировали издать полное собрание сочинений Рембо.

Изабелла.Да, он мне говорил.

Верлен.А… не считаете ли вы, что в подобном издании найдется место и для таких стихов, которые вы упомянули? Несомненно, его обретение веры будет разительным контрастом тому… о чем он писал в юности.

Изабелла.Согласна, эти соображения необходимо учесть.

Верлен.Вот и я о том же…

Изабелла.На всякий случай дайте мне, пожалуйста, ваш адрес.

Верлен.Дело в том, что… у меня, вообще говоря, нет адреса, мадемуазель. Видите ли, я много времени провожу на больничной койке и мой адрес… так сказать… постоянно меняется.

Изабелла.Ах вот оно что. Тогда это все, мсье Верлен.

Верлен.Мне сейчас пришло в голову: если вам нужны рукописи Рембо, имеет смысл обратиться к моей жене.

Изабелла.К вашей жене?

Верлен.Совершенно верно. Я до сих пор называю ее своей женой, хотя она, исповедуя — вместо Евангелия — Гражданский кодекс, вышла замуж за другого. Мы с ней в последний раз виделись еще при… двадцать лет назад. Я долгие годы уговаривал ее вернуть мне рукописи и письма Рембо.

Изабелла.Понимаю. Спасибо вам.

Верлен.Это злобная и безнравственная женщина. Вы не поверите: моему сыну в этом году исполняется двадцать один год, а я его в последний раз видел, когда ему было восемь.

Изабелла.Мне пора, мсье Верлен. Не хочу слишком поздно возвращаться в гостиницу.

Верлен.Подождите. Прошу вас. Одну минуту. Пока вы не ушли, разрешите кое-что спросить… про вашего брата. Понимаете, мы с ним в последний раз виделись в Штутгарте, лет семнадцать назад, он тогда изучал немецкий. После этого до меня доходили какие-то туманные сведения. Говорили, будто он уехал в Абиссинию и там умер, а потом пронесся слух, что он жив, — чего только не болтали! Если можно, я бы хотел только прояснить для себя некоторые подробности, вот и все.

Изабелла.Даже не знаю, что вам рассказать. Он много ездил по свету. Одно время работал на Кипре консультантом по строительству, потом перебрался в Аден, и там его взяли на работу в торговую фирму. А лет пять назад командировали в Абиссинию, где он буквально на пустом месте организовал для фирмы новую факторию и сам ее возглавил.

Верлен.А от чего он умер?

Изабелла.От саркомы колена.

Верлен.Как странно.

Изабелла.Что в этом странного?

Верлен.У меня… то же самое… опухоль колена.

Изабелла.Если бы он своевременно обратился к врачам, если бы не отдавал все силы работе, его можно было бы спасти. А так он в отсутствие медицинской помощи терпел до последнего. Когда боль уже стала невыносимой, у него ушло два месяца на переезд в Марсель, и там ему ампутировали ногу… для всего остального было уже слишком поздно.

Верлен.Какой ужас!

Изабелла.После операции ему стало только хуже. Для него изготовили деревянный протез, но он так и не сумел к нему приноровиться. Нога была ампутирована слишком высоко, и культя не могла поддерживать вес. Он потом не раз повторял, что ни в коем случае не дал бы согласия на ампутацию, если бы знал, чем это обернется. Больница была ему ненавистна, и в конце июля он выписался, чтобы перебраться домой.