Ян Рубенс - Сложнее, чем кажется

– Да… кто ж тебя тогда защитит…

– А зачем тебе меня защищать? Я же просто…

– Слушай, мне твоя исповедь нахрен не нужна, я в курсе, кто ты… Но человек ты хороший, – и Олег как-то полувиновато усмехнулся. – Таких мало… – Ян удивленно вскинул на него взгляд. Каретный глаз не отвел. – Мало, – повторил он. – Уж я-то знаю…

– Его ты знаешь?

– Лично – нет. О нем – да.

– Зачем?

– Зачем знаю? Работа у меня такая. Знать всех – и на своем, и на соседних полях.

– А тебе есть, что с ним делить?

– Мне – нечего. Другим есть что. Мне жалуются.

– На что?

– Ты же только что сказал, что знать не хочешь! Вот и не знай, раз сам не допетрил. Зачем тебе теперь?

– Нет. Ты уже второй, кто говорит о каких-то его делах. Скажи мне.

Каретный тяжело вздохнул, не сводя глаз с Рубенса:

– Дурачок ты, дурачок… Мне девки мои жалуются: он своими мальчиками у них клиентов уводит.

– Нет.

– Да.

– Нет…

– Да еще раз. Твой дружок – молодец: нашел нишу.

– Не верю…

– Да ради бога.

Долго молчали. Очень долго. В какой-то момент Ян выпал из реальности. Наплывали воспоминания – счастливые, теплые… Наивные. Разбитые. Раздробленные о мебельные углы, беспощадно скрученные за спину… Хотя Ян и без этого не в состоянии был сопротивляться.

Каретный наблюдал.

– Да очнись, сосед… я тебе больше скажу – ты был единственным, кого он не продавал.

– Мне бы кто-нибудь из них сказал…

– И кто ж тебе такое скажет?

– Я же с ними со всеми общался…

– Общался, да не о том. Я тебя уверяю, они и между собой ничего не обсуждали. Панфилов твой – тот еще змей… он их всех так придавил, там мало никому не кажется… Ну хорошо, давай опять помолчим, – Каретный недовольно скрестил руки на груди и закатил глаза.

– Олег… Почему ты мне не сказал раньше? Почему ты меня не нашел?

– Еще чего? Если у тебя все зашибись, я тебе зачем? А твой выбор – твое дело.

– Боже мой, как мне стыдно…

– Опять начинается!

– Они все смотрели на меня, и что они думали?

– Тебе какая разница, что они думали?

– Большая! Я тоже должен был быть среди них!

– Ну, я думаю, что и стал бы, в конце концов. Только ведь ты бы не выдержал. Ты б на себя руки наложил.

– Наложил бы…

– А может, и не только ты…

– В смысле?

– В смысле, в другие тоже могли не выдержать. Ребята приходят, потом пропадают. Панфилов говорит, что человек уехал из города, и все ему верят. А сколько народу у вас так «уехало»?

– Боже мой, – Рубенс хотел поднять руки, чтобы закрыть лицо. Не получилось…

– Да не расстраивайся, сосед. Далеко не все они покончили с собой. Кто-то просто попал в больницу, как ты… Ладно, хватит на сегодня, пора мне. У меня там ресторан, девки, все дела… А ты подумай, – Каретный встал, и уже в дверях обернулся, – я зайду через денек.

– Подожди!

– Да?

– Что ты хочешь с ним сделать?

– Тебе зачем знать? Это мои дела, – Каретный снова закрыл дверь в палату. – Не убью, это точно.

– Мне мальчишек наших жалко…

– Да ты что? Не может быть.

– Пусть он в тюрьму сядет…

– С ума сойти. Рубенс! Ты не от мира сего. Тебя твоя собственная задница заботит меньше, чем чужая. Не понимаю.

– Пожалуйста, закрой его… если сможешь… – грубость Каретного Рубенс проигнорировал.

– Закрою.

– Только не убивай никого.

– Пусть живут, – Каретный кивнул и вышел.

«Хотя, знаешь, как получится… – пробормотал он уже за дверью… Хороший вышел маневр. Люблю ощущать себя санитаром леса…» И он быстро зашагал по больничному коридору. Впереди и сзади по двое шли охранники, один из них подал ему большущий как кирпич мобильный телефон. Каретный набрал номер.

– Это я. Помнишь наш вчерашний разговор?.. Стартуй.

Он отключил трубку и с чувством выполненного долга направился к своему кортежу.

Четверых «кашеваров» бойцы Каретного выследили в тот же вечер. Расправа была циничной. В понедельник после уроков, всех четверых собрали в спортзале, принесли четыре ведра, доверху наполненных давно остывшей овсянкой. По старшим классам пустили сарафанную весть: сейчас в спортзале будет спектакль. Режиссер – Бандос. Приглашаются все желающие. Будет весело.

Народу собралось прилично. Каретный пришел сам. Четверка стояла на коленях посреди зала, перед каждым – по ведру.

– Эти люди обидели моего друга. Обидели некрасиво. Мне это не понравилось. – Олег в такт речи вышагивал перед коленопреклоненными, заложив руки за спину. – Я хочу, чтобы все поняли: это ждет каждого, кто осмелится повторить их подвиг, – остановился. – Бить не буду. Неинтересно… Жрите, уроды. Каждый – по ведру. И жрите лучше сами. Иначе будем в глотку силой запихивать. Сожрать всем и всё. Что вылезет обратно, будете вылизывать, так что лучше не блевать. Если кто-то думает, что я шучу, то он сильно ошибается. Вопросы?