Лев Голубев-Качура - Любовь и страсть. Новеллы, эссе

От чувства успокоения, что всё закончилось благополучно, что она спасла свою доченьку (скорее всего Бог не допустил! – решила она), у неё даже вырвался вздох облегчения.

Слава Богу, я правильно поступила! – прошептала Людмила Афанасьевна и, запахнув плотнее плащ, собралась возвращаться домой. Но неожиданно оказалась в крепких, как тиски, объятиях, и её потянули в сторону приоткрытой двери. У неё даже успела мелькнуть мысль – как же я раньше не заметила её?

Не устояв на ногах, она потеряла равновесие и чуть не упала, но сильные руки не разжались – руки настойчиво тянули её в тёмную пасть гаража.

От страха и неожиданности она вскрикнула, но вспомнив, кто она и зачем пришла, подумала о своей дочери, и новый крик застыл у неё на губах.

Она ещё надеялась образумить молодого человека, но её уже затащили в непроницаемую темноту, и срывали одежду.

Остервенев от такой наглости сопляка, она изо всех своих слабых женских сил стала отбиваться, царапаться и кусаться. На какое-то короткое мгновение она сумела высвободиться из объятий и, уже сделав шаг к спасительной двери, она запуталась в плаще, споткнулась, и её моментально завалили на пол…

Он был сильнее её! Он был намного сильнее её!

Людмила Афанасьевна попыталась закричать, но насильник зажал ей рот.

Последние остатки сил покинули её и она, теряя сознание, провалилась в беспамятство…

Через сколько времени к ней вернулось полное осознание очевидного, она не могла вспомнить. Она лишь помнила, как её грубо вытолкали из гаража и закричали вслед – «Пошла вон, шлюха! А ещё прикидывалась недотрогой, строила из себя целку! Видеть тебя, Верка, больше не хочу!»

* * *

На улице шёл дождь, даже не дождь, а ливень. Кое-как поправив на себе порванную в нескольких местах одежду, Людмила Афанасьевна, промокшая до нитки, дрожащая от холода и унижения, сопровождаемая раскатами грома и вспышками молний, направилась домой. Злость, и обида, и слёзы, душили её. Ведь она хотела только поговорить, образумить этого мальчика, защитить свою дочь, а он…. Ооо!

Но глубоко в подсознании нет-нет, да проскакивала искорка торжества – она, ценой собственного унижения и надругательства над собой, спасла от позора дочь, спасла свою малышку. А я, что ж…

Спасибо тебе, Господи, что дал мне возможность перехватить записку! – сквозь текущие, смешавшиеся с дождём слёзы, поблагодарила она Бога. Что было бы с моей ненаглядной девочкой, если бы она попала в руки этого зверя в человеческом облике.

Будь ты трижды проклят! И будь проклято всё твоё потомство, подонок! – шептала она, оскальзываясь на мокрой дороге, и зябко кутаясь в порванный плащ.

Осторожно, пытаясь не производить шума, она проскользнула в свою комнату, и сразу же, не сняв мокрой, грязной одежды, позвонила сестре, и договорилась с ней о Вере.

– Пусть поживёт у тебя какое-то время, – попросила она, – деньги на её содержание я буду тебе высылать, об этом не беспокойся.

– А, как же школа? А, как же…, или у вас что-то случилось? – поинтересовалась сестра, и в голосе её прозвучало неподдельное волнение.

– Ничего не случилось, а школу Вера закончит у тебя.

– Люда, может у вас всё-таки что-то случилось, или вы… поссорились? – беспокойство явно сквозило в вопросах сестры.

– Нет-нет, у нас всё в порядке, не волнуйся, – успокаивала Людмила Афанасьевна сестру, – понимаешь, Вере нужна перемена климата, так, на всякий случай, вот я и подумала – у вас как раз то, что нужно.

Вечером следующего дня Людмила Афанасьевна, дав кучу наставлений и поцеловав на прощание погрустневшую дочь, посадила её в скорый поезд Москва-Симферополь.

А когда последний вагон скрылся за горизонтом, она облегчённо вздохнула: Слава Богу, отправила дочь от греха подальше. А этот подлец, Вадим, пусть теперь поищет её.

И она с душевным волнением ещё раз поблагодарила бога за помощь в спасении дочери.

Затем, покинув вокзал с мыслью о том, что теперь её дочь недосягаема для Вадима, и совершенно успокоенная, вернулась домой.

В эту ночь она спала крепко, и никакие предчувствия не беспокоили её.

Проснулась она почти счастливой.

Глава третья

День пролетал за днём, неделя за неделей. Сестра один раз в неделю звонила ей, рассказывала о Вере. Как явствовало из докладов сестры, Вера всё время проводит дома, готовится к вступительным экзаменам в университет и, кажется, совсем не страдает от одиночества, прямо монашка какая-то! – удивлённо добавляла та.