Кассия Сенина - Восточный экспресс

Обед в гостиничном ресторане уже был сервирован, и все весело стали занимать места. Киннамы и Дарья со Ставросом уселись за один стол, Феодор принялся разливать по бокалам вино из стеклянного кувшина, Алхимик положил дамам оливок, а себе – горку маленьких желтых перцев, как подозревала Дарья, невозможно острых.

– За знакомство! – Киннам поднял бокал, а когда все чокнулись и выпили, сказал: – Госпожа Феотоки, быть может, мы будем звать друг друга по имени? Вы не против?

– Нет, что вы, пожалуйста.

– Да, я как раз хотела предложить то же самое! – обрадовалась Афинаида. – Не люблю лишнюю официальность. Тем более, что теперь, надеюсь, мы станем друзьями!

– Я буду очень рада! – с чувством сказала Дарья. – Я и не думала, что буду вот так сидеть с вами и пить вино. – Она засмеялась.

– Я же говорил, что вы еще встретите в жизни много неожиданностей. – Ставрос улыбнулся. – Кстати, предлагаю заодно и нам с вами тоже перейти на имена. Не возражаете?

– Нет, конечно, так будет удобнее.

В такой ситуации возражать было бы странно и невежливо, хотя Дарью несколько пугал такой быстрый переход от полуофициального общения со Ставросом почти к дружескому. Но всё происходило как бы само собой, так естественно и неизбежно, что оставалось только покориться стечению обстоятельств. По крайней мере, пока их течение никак от нее не зависело.

Впрочем, к концу обеда она расслабилась и чувствовала, что ей становится легко и весело – как в январе на праздновании в лаборатории, когда Алхимик подарил ей кулон. И, в отличие от того дня, нынешним вечером ее не ждало никакое неприятное объяснение с мужем, не надо ни перед кем отчитываться, а когда она вернется домой, то расскажет только то, что захочет. Сидя напротив Афинаиды, слушая рассказ о том, как бурно у нее прошла защита диссертации и любуясь ее лицом с тонкими мягкими чертами, огромными зеленовато-карими глазами и открытой радостной улыбкой, а потом разговаривая с Феодором о том, насколько исследованной областью является современная византийская литература – Киннам заметил, что произведения последних двадцати лет пока не особенно привлекают внимание исследователей и здесь простирается обширное поле для научной работы, – Дарья вдруг ясно осознала: ее жизнь принадлежит ей, она имеет право распорядиться собой так, как считает полезным для своей души и ума, и вовсе не обязана постоянно оглядываться на других и беспокоиться об их мнении. Пусть даже и о мнении мужа. Ведь он живет так, как считает нужным: сейчас для него на первом месте всё, что связано с ипподромом. А она будет жить по-своему – и почему бы не попробовать связать жизнь с научной работой? Ведь, выходя замуж, она вовсе не подписывала контракт о том, что будет всю дорогу сидеть дома, печь пироги и заниматься только детьми и переводами! Конечно, Севир преувеличивал, насмехаясь над ее «маниакальной жертвенностью», но всё же благодаря ему она поняла, что пока не нашла в жизни золотой середины. Теперь предстоит ее найти – и, кажется, туман на этом пути начинает рассеиваться…

Севир. Она впервые мысленно назвала его по имени, точно попробовала на вкус конфетку – сладкую и острую одновременно. Все-таки, как бы невозможно он ни вел себя иногда, он оказал ей благодеяние, познакомив с Киннамами! Разве нельзя за это простить некоторое мелкое хулиганство?.. И, взглянув на Алхимика, Дарья благодарно улыбнулась ему.

В пятницу Светлой седмицы Илария отправилась с дочкой на службу в монастырь Живоносного Источника, где в этот день отмечался престольный праздник. Они выехали пораньше, чтобы придти до основной волны народа и встать поближе к алтарю: на праздник в обители происходило столпотворение, люди приезжали даже из отдаленных мест, но многие – только на литургию, а Лари рассчитывала попасть в монастырь к последней части утрени. На Светлой утреню служили коротко, без кафизм, хотя с пением всего канона, монахини пели красиво, и, конечно, лучше было бы придти к началу, но с маленьким ребенком выстоять всю службу невозможно: Ева начинала капризничать и баловаться…

Когда они вышли из дома, Григорий еще спал. За пять лет, прошедших после венчания, муж так и не начал ходить в церковь, но Иларию это не огорчало. Она познакомилась с Григорием не на почве православия и даже в первые дни скрывала от него свои религиозные взгляды, а еще боялась, не посмотрит ли он косо на ее послушничество в монастыре. Но он узнал об этом как раз после того, как она поняла, что окончательно влюбилась, а монашество – не ее стезя, и решила выйти из обители. С тех пор она продолжала часто ходить в храм, причащала и дочь, понемногу учила ее молиться, но в целом на аскезу, посты и молитвы не налегала – чтобы не смущать мужа и потому, что не считала нужным для мирян слишком строго соблюдать правила, изобретенные прежде всего для монахов и монахами. «Вековые традиции православия», о незыблемости и святости которых любил порассуждать Панайотис, никогда не казались Иларии такими уж бесценными. Конечно, пока она два года жила послушницей в монастыре Источника, не прекращая, впрочем, при этом учиться в Университете, она старалась соблюдать всё положенное для монашествующих, советовалась о духовной жизни с игуменьей, в свободное от учебы время исполняла послушания, ходила на службы, и всё это ей нравилось и не тяготило. Возможно, она бы даже могла стать хорошей монахиней когда-нибудь… Но ей встретился Григорий, и всего за несколько дней она поняла, что хочет жить как обычный человек, иметь семью и заниматься научными исследованиями, а не выращивать цветы за монастырской оградой. Правда, обитель Источника принадлежала к числу «ученых» монастырей Империи: там не постригали никого без высшего образования, монахини занимались переводами и издательской деятельностью, но Лари училась на биолога, литературное направление было ей не по профилю, к тому же она не имела склонности к таким занятиям и в школе испытывала трудности при написании сочинений…