Леонид Андреев - Анатэма

(Горячим шепотом.) Бежать, Давид, бежать.

Давид (радостно) . Да, да, Нуллюс, – бежать.

Анатэма.Я спрячу тебя в темной комнате, которой никто не знает, а когда они уснут, утомленные ожиданием и голодом, я проведу тебя среди спящих – и спасу тебя.

Давид (радостно) . Да, да, спаси меня.

Анатэма.А они будут ждать! Спящие, они будут ждать и грезить грезами великого ожидания, – а тебя уже нет!

Давид (радостно кивая головой) . А меня уже нет, Нуллюс. Я уже убежал, Нуллюс. (Хохочет.)

Анатэма (хохочет) . А тебя уже нет! Ты уже убежал! Пусть же тогда поговорят они с небом.

Смотрят друг на друга и хохочут.

(Дружески.) Так подожди меня, Давид. Я сейчас выйду и посмотрю:

свободен ли дом. Ведь они такие безумцы!

Давид.Да, да, посмотри. Ведь они такие безумцы! А я пока приготовлюсь, Нуллюс… Но, прошу тебя, не оставляй меня долго одного.

Анатэма выходит. Давид осторожно, на цыпочках подходит к окну и хочет заглянуть, но не решается; идет к столу – но пугается разбросанных бумаг и, стараясь не наступить ни на одну из них, словно танцуя среди мечей, пробирается к углу, где висит его платье; торопливо, путая одежду, начинает одеваться. Долго не знает, что делать ему с бородою, и, догадавшись, начинает запихивать ее за борты сюртука, скрывать под сюртуком.

(Бормочет.) Ну да. Нужно спрятать бороду. Все дети знают мою бороду.

Но только зачем они не вырвали ее? Так, так, борода… Но какой черный сюртук! Ничего, ничего, ты ее спрячешь. Так, так. У Розы было зеркало… Но Роза убежала, а Наум тоже умер, а Сура… Ах, ну что же не идет Нуллюс?

Разве он не слышит, как они кричат?..

В дверях осторожный стук.

(Испуганно.) Кто там? Давида Лейзера здесь нет.

Анатэма.Это я, Давид, впусти. (Входит.)

Давид.Ну как, Нуллюс? – не правда ли, меня совсем нельзя узнать?

Анатэма.Очень хорошо, Давид. Но только я не знаю, как мы выйдем: Сура весь дом наполнила гостями: во всех комнатах, где я ни был, вас с приятною улыбкой ждут слепые, увечные; есть и умирающие, есть и совсем мертвые, Давид. Ваша Сура великолепная женщина, но она слишком хозяйка, Давид, и намерена сделать прекрасное хозяйство из чудес.

Давид.Но она не смеет, Нуллюс!

Анатэма.Многие уже спят у ваших дверей и улыбаются во сне – самоуверенные счастливцы, сумевшие опередить других… А в саду и во дворе…

Давид (со страхом) . Что еще во дворе?

Анатэма.Тише, Давид. Смотрите и слушайте.

Гасит в комнате огонь и затем раздергивает драпри: четырехугольники окон наливаются дымно-красным, клубящимся светом; в комнате темно, – но все белое: голова Давида, разбросанные листки бумаги, окрашенные слабым кровяным цветом.

И уродливые, дымно-багровые тени безмолвно движутся по потолку; машут руками, сталкиваются, вдруг сплетаются в длинную вереницу, не то бегут быстро, не то предаются дикому и страшному танцу. А из глубокой дали приносится новый, еще не слышанный гул, – если бы море вышло из берегов и двинулось на сушу, то так бы грохотало оно: сдержанно, неотвратимо и грозно.

Давид (испуганно, шепотом) . Что это за огонь, Нуллюс? Мне страшно.

Анатэма (также шепотом) . Ночь холодна, и они зажгли костры. Сура сказала, что ждать еще долго, и они приняли меры.

Давид.Откуда они взяли дерево?

Анатэма.Что-нибудь сломали. Сура сказала, что ты приказал развести костры, и они покорно жгут дерево, какое есть… А там, Давид, дальше, еще дальше…

Давид (в отчаянии) . Что, Нуллюс? Что может быть еще дальше, еще дальше?

Анатэма.Не знаю, Давид. Но из верхнего окна, открытого широко, я слышал как бы рев океана в час прибоя, когда дрожат от боли скалы; как бы рев медных труб слышал я, Давид, – они кричат к небу и к вам и зовут вас…

Вы слышите?

В сдержанном гуле и хаосе звуков как бы вычерчивается протяжно и долго:

Да-а-ви-и-д, Да-а-ви-и-д, Д-а-а-ви-и-д.

Давид.Я слышу свое имя. Кто это? Чего им надо?

Анатэма.Не знаю. Быть может, они хотят венчать тебя на царство.

Давид.Меня?

Анатэма.Тебя, Давид Лейзер. Быть может, они несут могущество и власть – и силу творить чудеса, – не хочешь ли стать их богом, Давид? Смотри и слушай. (Распахивает окна.)

И сразу в клубах огненного дыма победной и сильной волной вливается отдаленная музыка – медный крик многочисленных труб, которые несут в высоко приподнятых руках, ибо к земле и небу обращен их призывный вопль. Смолкают трубы. Топот движущихся полчищ, призывный вопль бесчисленных голосов: