Леонид Андреев - Анатэма

Давид (поднимая руки. с ужасом) . Проснись, Сура, лукавыми сетями опутал тебя сон, и безумием любви отравлено сердце. Это я, Давид!.. (Со страхом.) И я не приказывал принести хлеба.

Сура.Если еще не готово, Давид, то они могут подождать. Но прикажи зажечь огни и дать постилок для женщин и детей: ибо уже скоро наступит ночь и охолодеет земля. И прикажи дать детям молока – они голодны. Там, вдали, мы слышали топот многочисленных ног: то не стада ли коров и коз, у которых вымя отвисло от молока, гонят сюда по твоему приказу?

Давид (хрипло) . О, боже мой, боже!..

Анатэма (Суре тихо) . Уйдите, Сура: Давид молится. Не мешайте его молитве.

Сура так же боязливо и осторожно уходит.

Давид.Пощады! Пощады!

Гул за окнами утихает – затем сразу становится шумным и грозным: это Сура известила народу, что необходимо ждать еще.

(Падая на колени.) Пощады! Пощады!

Анатэма (повелительно) . Встань, Давид! Будь мужем перед лицом великого страха. Не ты ли призвал их сюда? Не ты ли голосом любви громко воззвал в безмолвие и тьму, где почивает неизреченный ужас? И вот они пришли к тебе – север и юг, восток и запад, и четырьмя океанами слез легли у ног твоих.

Встань же, Давид! (Поднимает Давида.)

Давид.Что же мне делать, Нуллюс?

Анатэма.Скажи им правду.

Давид.Что же мне делать, Нуллюс? Не взять ли мне веревку и, повесив на дереве, не удавиться ли мне, как тому, кто предал однажды? Не предатель ли я, Нуллюс, зовущий, чтобы не дать, любящий, чтобы погубить? Ой, как болит сердце!.. Ой, как болит сердце, Нуллюс! Ой, холодно мне, как земле, покрытой льдом, а внутри ее жар и белый огонь. Ой, Нуллюс, – видал ли ты белый огонь, на котором чернеет луна н солнце сгорает, как желтая солома!

(Мечется.) Ой, спрячь меня, Нуллюс. Нет ли темной комнаты, куда не проник бы свет, нет ли таких крепких стен, где не слышал бы я этих голосов? Куда зовут они меня? Я же старый, больной человек, я же не могу мучиться так долго – у меня же самого были маленькие дети, н разве не умерли они? Как их звали, Нуллюс? Я забыл. Кто этот, кого зовут Давид, радующий людей?

Анатэма.Так звали тебя, Давид Лейзер. Ты обманут, Лейзер, ты обманут, как и я!

Давид (умоляя) . Ой, заступитесь же за меня, господин Нуллюс. Пойдите к ним и скажите громко, чтобы все слышали: Давид Лейзер – старый больной человек, и у него нет ничего. Они вас послушают, господин Нуллюс, у вас такой почтенный вид, и они уйдут по домам.

Анатэма.Так, так, Давид. Вот уже ты видишь правду и скоро скажешь ее людям. Х-ха! Кто сказал, что Давид Лейзер может творить чудеса?

Давид (складывая руки) . Да, да, Нуллюс.

Анатэма.Кто смеет требовать от Лейзера чудес, разве он не старый больной человек – смертный, как и все?

Давид.Да, да, Нуллюс, человек.

Анатэма.Не обманула ли Лейзера любовь? Она сказала: я сделаю все – и только пыль подняла на дороге, как слепой ветер из-за угла, который вырывается с шумом и ложится тихо… который слепит глаза и тревожит сор.

Так пойдите же к тому, кто дал Давиду любовь, и спросите его: зачем ты обманул брата нашего Давида?

Давид.Да, да, Нуллюс! Зачем человеку любовь, когда она бессильна?

Зачем жизнь, если нет бессмертия?

Анатэма (быстро) . Выйди и скажи им это – они послушают тебя. Они поднимут свой голос к небу, и мы услышим ответ неба, Давид! Скажи им правду, и ты поднимешь землю.

Давид.Я иду, Нуллюс! И я скажу им правду, – я никогда не лгал. Открой двери, Нуллюс.

Анатэма поспешно распахивает дверь на балкон и почтительно пропускает Давида, который идет, нахмурившись, поступью медленной и важной. Закрывает за Давидом дверь. Мгновенный рев сменяется могильной тишиной, в которой невнятно и слабо дрожит голос Давида. И в исступлении мечется по комнате Анатэма.

Анатэма.А! Ты не хотел слушать меня – так послушай же их. А! Ты заставлял меня ползать на брюхе, как собаку. Ты не позволял мне заглянуть даже в щель!.. Ты молчанием смеялся надо мною!.. Неподвижностью убивал меня. Так слушай же – и возрази, если можешь. Это не дьявол говорит с тобою, это не сын зари возвышает свой смелый голос – это человек, это твой любимый сын, твоя забота, твоя любовь, твоя нежность и гордая надежда…

извивается под твоею пятою, как червь. Ну? Молчишь? Солги ему громом, молниями обмани его, как смеет смотреть он в небо? Пусть как Анатэма…