Александр Андреев - Белый ковчег

ФОМА. (Закутывая ее пледом) А ну, забредет кто-нибудь? Люди разные бывают.

СТАРУХА.Кто бы ни забрел, какой прок ему во мне? Оставь уже плед в покое.

ФОМА.Хочу, чтоб тебе тепло было.

СТАРУХА.Тебе просто нравится меня трогать.

ФОМА.Это – правда, Вера. Мне нравится. Не уезжала бы ты, а? Как я без тебя буду?

СТАРУХА.А со мной как ты будешь? Мне нянька нужна, а кто мне ее теперь наймет?

ФОМА.Я сам за тобой ходить буду. Я все могу для тебя делать. Я – еще сильный: могу тебя на руках носить.

СТАРУХА.Мне жизни совсем немножко осталось, Фома. Зачем тебе меня хоронить?

ФОМА.Если б я тебя схоронил, я бы скоро за тобой в землю и ушел. Все думал, хоть в одной земле с тобой лежать буду, а ты уезжаешь невесть куда. Дался тебе этот океан.

СТАРУХА.Океан – это не любопытство мое. Это… как бы тебе сказать… Океан – это будет выдох мой последний. Я набрала в грудь слишком много воздуха и никак не выдохну. Никак не найду дверь, чтобы выйти. А увижу океан и уйду… в безбрежность. И уйду счастливая. Поедем с нами, Фома, и будет так все хорошо, правда!

ФОМА.Куда ж я поеду?.. У меня и документов-то нет заграничных.

СТАРУХА.Ну вот! Ты же сам и отказался! Юлька бы все устроила. Гордость, Фома – не для стариков. Роскошь это для нас ненужная.

ФОМА.Да какая гордость? Стыд у меня есть и все.

СТАРУХА.Получается, что у меня стыда нет.

ФОМА.Да ты-то ей – не чужая, Юльке твоей. Ты, можно сказать, жизнь ей дала, если разобраться. Ты для нее – почти, как мать, а, может, и поболее. Ты и мне жизнь дала, Вера, хоть и по-другому. Сила у тебя такая есть. Вот я при тебе и живу. Да видно, зажился. Незачем мне и жить-то теперь.

СТАРУХА.Зачем мы живем, боюсь, не нам знать, Фома. Только мне уж возврата нет.

ФОМА.Есть возврат, как – нет? Вон, встречная полоса – свободная. Пересажу тебя в мою машину, развернемся и – домой. Поедем назад, Вера, доживем вместе, а?

СТАРУХА.Поздно уже… Тебе нужно отдохнуть, Фома. Иди, поспи. И мне дай. А там, глядишь, Юлька вернется. Может, скоро поедем все. Надо поспать.

ФОМА. (Свинчивая матрешку) Выходит, бросаешь ты меня. Спокойной тебе ночи, Вера. (Уходит) .

СТАРУХА. (Одна) Бросаю… Я его бросаю! (Пожав плечами) . Господи… Господи! Сроду к Тебе не обращалась и не знаю, есть ли Ты вообще. А если Ты есть, то ничем Ты нас так не казнишь, как любовью. И ничем так не милуешь, как любовью. Чего Ты хочешь от нас? Чего ждешь?

Шевелится борщевик. Из него возникает человеческая фигура, напоминающая Пушкина, и забирается на пьедестал.

Кто там?.. Кто вы?

БОРЩЕВИК.Я – борщевик.

СТАРУХА.Борщевик?!.. Но почему вы похожи на Пушкина?

БОРЩЕВИК.Я расту из земли, где много людей лежат. Те, кто еще – на земле, видят и слышат во мне каждый свое – что кому ближе. А попросите – явлюсь, кем угодно.

СТАРУХА.Да нет уж, оставайтесь Пушкиным! Меня это очень даже устраивает, дорогой вы мой Александр Сергеевич!

БОРЩЕВИК.Вера Аркадьевна, я же просил вас!

СТАРУХА.Хорошо, хорошо! Коль ты так настаиваешь, буду звать тебя Сашкой. Ну, и зачем ты забрался на этот пьедестал? Захотелось пошалить?

БОРЩЕВИК.Это же – мой пьедестал. Здесь прежде был клуб деревенский;

Я перед входом в цилиндре стоял, на трость опираясь.

СТАРУХА.Здесь был колхозный клуб?

БОРЩЕВИК.

СТАРУХА. (Смеется) Бедный Сашка! А что это ты гекзаметром изъясняться вздумал?

БОРЩЕВИК.Не по душе вам гекзаметр? А ямбом шестистопным позволите?

СТАРУХА.Это – как твоей душе угодно. А с клубом-то что? Куда он делся!

БОРЩЕВИК.