– Совсем ополоумели. Павел, немедленно прекрати этот балаган! Хватит изображать из себя придурка. Тебя и так в армию не возьмут.
Брат испуганно замер на половине прыжка и едва не упал.
– А то допрыгаешься до спецшколы, – продолжала мать. – Насест готов?
– Так точно! – с привитой отцом четкостью отрапортовал я. – Насест готов!
– Чего тогда скачете, как козлы горные?
– Мы чужого цыпленка поймали, – доложил Пашка, преданно глядя на мать.
– Где?
– Жрал наше зерно.
– Покажите, – мать подошла ближе, – где он?
Я снял ведро, мать наклонилась.
– Бройлер… Чужой… Почему он лежит?
– Это наш петух его оглушил, – сказал я.
– Молодец. Петух, а не вы. Чего стоите, как засватанные? Чего ждете?
– А что делать? – не понял я.
– Снимать штаны и бегать, – передразнила мать. – Грузи его в ведро и неси туда, где свиньям варишь.
– Зачем?
– Зарубим, – спокойно сказала мать.
– Он же живой, – сказал я.
– Назвался груздем – полезай в кузов. Он чужой и вкусный! – отрезала мать. – К тому же, он воровал наше зерно. Положишь его шеей на пень и отрубишь голову. Потом расскажу, как потрошить и ощипывать. Иди, что ты стоишь? Ты же будущий воин, – глумливо сказала она и пошла в дом.
Я взял обреченную птицу и обреченно понес.
Стоял у нас во дворе металлический обод от тракторного колеса, с вырезанным сбоку отверстием для дров. На него ставилась длинная сорокалитровая выварка из нержавеющей стали. В любую погоду: в снег и дождь, в грозу и вёдро, град и буран, приходилось мне разжигать огонь под этой вываркой и, постоянно подбрасывая дрова, караулить, пока вода закипит. Даже падающие с неба камни не могли освободить от этой обязанности. Когда вода закипала, засыпал туда комбикорм и заваривал, помешивая длинной узловатой палкой. Потом снимал и ставил следующую выварку. А дальше надо было в большом чугунке с дыркой от пули картошки сварить для тех же поросят. Так весь вечер возле этого костра и проводил, под дождем и снегом, среди комаров и разного гнуса.
Положил петуха на пень, достал спрятанный за калиткой топор. Подкравшийся Пашка смотрел с острым любопытством, возбужденно подрагивали, словно хоботок насекомого, очки. Я стоял и чего-то ждал.
– Чего ты ждешь? – не выдержал Пашка.
– Он же живой, – попытался объяснить я. – Он дышит.
– Руби скорее, мамка успеет на ужин сготовить!
– Он же живой, как ты не понимаешь?
– Руби, а то опять один горох вечером жрать! – горячечно сказал Пашка.
Отец где-то спер целый мешок гороха и мать из экономии постоянно варила его нам. Вздохнув, я резко опустил топор на покорно вытянутую шею. С легким хрустом перьев голова отделилась и отлетела к забору. Из обрубка шеи ударила длинная струя крови. От неожиданности я отпустил тушку и обезглавленный птиц рухнул с пня. Упав на землю, он вскочил на ноги и, поливая кровью, словно из брандспойта, кинулся прочь, в сад. Я остолбенело смотрел вслед. Пришел в себя только от воплей брата.
– Уйдет! – верещал он. – Уйдет!!!
Схватив полено из кучки, приготовленной на вечер, он с неожиданной ловкостью, будто заправский городошник, швырнул его вслед беглецу, снеся бойлера, словно кеглю.
– Попал!!! – заорал Пашка и начал скакать по двору, улюлюкая и изображая свой недавний танец.
От сарая к его воплям добавилось кукареканье петуха. На шум из дома вышла мать.
– Опять скачешь, кособокий? – брезгливо поморщилась. – Знать, не устал. Ты чего стоишь, шупальца свесив? – перевела взгляд на меня. – Зарубил бройлера? Где тушка?
– Он убежал, – признался я.
– Безмозглый, весь в отца, – поставила диагноз. – Это у тебя от того, что шапку не носишь. Смотри, мозги вытекут, безмозглым станешь.
– Я его подбил! – ликующе вклинился Пашка.
– Кого ты подбил, кочерыжка моченая? – спросила мать.
– Влад ему голову отрубил, а он тикать, а я поленом его, – хвастался брат.
– Хоть у кого-то здесь мозги с моей помощью работают, – похвалила. – Вовремя я за твое воспитание взялась. Теперь принеси добычу.
Пашка, схватив еще одно полено, пошел за тушкой.
– А ты не стой столбом, а то голуби гнездо совьют, разжигай костер, – велела мне мать. – Надо будет воды нагреть, чтобы петуха ошпарить.
– Зачем?
– Так ощипывать легче, неуч, – приняла из рук Пашки окровавленную птицу и положила на заборный столб. – Пускай пока полежит. Воды поставь полвыварки. Как закипит – меня позовете.
Она ушла в дом, а мы привычно раскочегарили костер. Когда он разгорелся, я оставил Пашку подбрасывать дрова, а сам взял два ведра и пошел в дом за водой. Мать разговаривала по телефону, судя по всему, с Зиночкой – своей подругой по бухгалтерии.
Читать дальше