Петр Альшевский - «Дожить до смысла жить»

Прядилов. Потом гранату принес.

Тарушанский. Переступить через свое происхождение и ее ужасную репутацию он не сумел…

Чиркулева. Великое чувство на сей раз не победило. Для вас печаль, а нам, беднякам, задумываться о чувствах особенно не приходилось – заботы, работа, уборка полей бесконечных, сбор урожая, подавитесь вы им… ты с Сенькой Бубурлакиным не дружил? Не тебя, пьяного, его телега в ночи переехала?

Зинягин. Ты о случае, что глубокой осенью был?

Чиркулева. Не мне время года полагается помнить. Мне-то что, переехали тебя осенью или весной. Говоришь, что осенью?

Зинягин. Мертвецки напиться погода мне принудила. Ветер свищет, дождь льет, целый день сиди в избе, а что в ней, кроме охоты надраться, высидишь… с утра разламывалась башка. И ноги ломило.

Чиркулева. Как же им не болеть, по ним же не котенок прошел, груженая телега проехала.

Зинягин. Я не подтверждаю.

Чиркалева. Смешной какой тип! Пятеро или семеро видело, а он отрицает!

Зинягин. Я не отрицаю. Что-то было, но оно меня не разбудило. Не сделало потерпевшим, имеющим понятие о произошедшем!

Тарушанский. Словесный оборот, для простого человека поразительный.

Зинягин. Недоумком, простите, не являюсь. И точку от запятой отличу, и кур правильно подсчитаю. Я почему к Сеньке с претензиями не заявлялся – не мог утверждать, что моему здоровью не проезжий татарин, а он, Сенька Бубурлакин, навредил. Может, наговаривают на него, стравить нас стремятся… понимаете?

Прядилов. У меня понимание ты нашел. А Сенька, он мужчина спокойный?

Чиркулева. Спокойный, как сатана. Драчун несусветный!

Прядилов. С претензией пойдешь – со всеми зубами назад не воротишься.

Зинягин. Когда это они у меня все были, в отрочестве, если только…

Чиркулева. Сенька даже пришедших в деревню красных не испугался. На Катьке Брякиной не женился, сказал, не до того… а к красному командиру с вилами вышел, весьма нужным посчитал.

Алтуфин. Сеньку, разумеется, пристрелили.

Чиркулева. Три раза сказали, чтобы вилы он бросил. Они же якобы с миром к нам в деревню приперли. Попроси крестьянина образумиться, а потом шмаляй… труп сапогами пинай…

Прядилов. Говорили о земле, о свободе, мужички на германском фронте винтовки побросали и с вытаращенными от предвкушения глазами в родные края понеслись. Обманула вас, деревенщин, советская власть.

Зинягин. Без обмана, как у нас молвят, удачные картишки на руках не окажутся…

Прядилов. Слышу язык ярых картежников. Метать колоду на селе разве принято?

Зинягин. В несложные игры, бывает, перекидываемся. Ставочки малюсенькие, не мешок муки… самое большое, тетерева однажды я проиграл.

Алтуфин. В господских угодьях, думаю, тот тетерев был добыт.

Зинягин. Помещика на тетерева разорил – глубоко каюсь… тысячелетним обиранием простого народа нисколько себя не оправдываю!

Алтуфин. Ты взял и украл. А ваш барин на законодательной основе вас обчищал.

Тарушанский. С полного церковного благословения.

Чиркулева. Мы у отца Гаврилы осведомлялись, почему нам почти все следует отдавать…

Прядилов. Успокоил он вас, объяснил?

Чиркулева. На кого-то Господом Богом возложено работать, а на кого-то отдыхать…

Зинягин. Высшая божья воля!

Тарушанский. Во избежание безнадежности обещание лучшей доли к ней бы прибавить.

Чиркулева. Не прибавил. Кто мы, чтобы нас обнадеживать? К чему смягчать? Повинности не исполнишь – тебя накажут. Взбунтуешься или от невозможности терпеть горло себе серпом перережешь – Господь Бог тебя в ад!

Тарушанский. Крепкая, конечно, система. В разведении пиетета не нуждающаяся.

За окном гремит песня: «Мы матросы удалые, адмирал нам не указ. Его вздернем мы на рее. Вот и весь морской нас сказ!».

Алтуфин. Чертова матросня…

Прядилов. Заполонили наше пространство неприятные типы…

Алтуфин. Был бы ствол – из окна бы пристрелил…

Прядилов. Я бы вам не позволил. Мне пожить еще надо.

На улице вновь поют. «По морям ходили и царю служили, а теперь, смотри, сами мы цари!».

Тарушанский. Голос мне очень знакомый…

Алтуфин. Иметь знакомых среди матросни сейчас очень полезно.

Тарушанский. По-моему, он не матрос.

Зинягин. Корабельный кок, который нам из нашего пшена деликатес сотворит?

Тарушанский. (выглянув в окно) Как я и думал! Арсений Валентинович, наверх поглядите! Искренне рад видеть вас живым! Прошу ко мне побеседуем с вами душевно!

Прядилов. Придет?

Тарушанский. Пошел к подъезду.