Геннадий Васильев - Частная коллекция. Стихи, рассказы, пьесы

И звонить не стоит по ночам.
Я не молод, да и ты – другая.
Все глаголы мы уж проспрягали,
все стихи допели при свечах.

Не пиши мне. Клинопись вредна,
и чистописанье не поможет.
Пусть тебя сомненья не тревожат:
чаша дружбы выпита. До дна.

Такое бывает весною,
когда еще холоден март:
кружит на ветру надо мною
словечко заветное: бард.

Не только со мною бывает,
другие – я знаю! – туда ж.
От марта до самого мая
мы входим в осмысленный раж.

Во Владике и в Салехарде,
в Москве и других городах
весной просыпаются барды,
бредут неизвестно куда.

От самых до самых окраин,
в Эрлангене, Туле и др.,
торопятся барды. Пора им
бежать из уютных квартир.

Они еще очень неспеты,
слова зелены, как трава,
но полнится музыка светом
и зреют, и крепнут слова.

Гитары расправлены гордо,
а дома скучает жена,
и барды под вестом и нордом
бодрят себя рюмкой вина.

И, стрелки нагладив на кепи,
гитару достав из чехла,
поют про долины и степи
живущим в медвежьих углах.

А кепи – для форса и фарта.
А стрелочки – вызов струне.
И март подчиняется бардам,
зима уступает весне.

Так каждой весною бывает,
и нынешний март – не другой.
И струны ветра раздувают,
и выгнуты грифы дугой.

Друг другу кивнем на бегу – и в кивке
друг друга забудем.
А люди уходят. Без нас. Налегке.
Хорошие люди.

Друзья ли, приятели… Тот ли, чей слог,
чей голос – порука.
Ушел. Я глядел – и окликнуть не смог.
Ни взглядом, ни звуком.

Короткая жизнь – как случайный ночлег.
Рожденье – и тризна.
«Как ныне сбирается вещий Олег…»
И ныне. И присно.

Гитаристы- музыканты
мне твердят (а я не спорю):
«Не дал Бог тебе таланта,
ты застрял в ля-ля-миноре!

Не работаешь руками,
пальцы держишь в черном теле.
Что – стихи? Стихи – стихами!
Надо, чтобы струны пели!

От твоих минорных стонов
микрофоны зафонили.
Ты ж, не зная пентатоники,
плюешь в полифонию!

Квинта, кварта, интервалы…
Ты не прячь от них лицо!
Я ведь помню – ты, бывало,
путал терцию с торцом!

Ты – потертый. Ты – нетрезвый.
Твой успех всегда – случаен.
Ты бемолей от диезов
без труда не отличаешь».

Так твердят мне музыканты,
гитаристы и эстеты.
Я киваю: «Нет таланта.
Что поделаешь – ну, нету!»

Я согласен и покорен.
Я, бекаром прикрываясь,
как в лимоне, в ля-миноре
с кислой миной ковыряюсь.

Но со мной – моя эстетика
и при мне – моя стилистика.
Мне важна моя патетика,
букв и слов эквилибристика.

Я притопываю пяточкой,
смех кисля лимонной долькою.
Мне шести ладов достаточно.
Остальные – Славе Нольфину.

Мы здесь живем затем, чтобы постичь
верховность времени, презумпцию пространства.
У вас – не то. В зарю горланя клич,
петух поет о пользе постоянства.

Былая связь становится слабей.
Тисками времени пространство гнет и плющит.
Мы здесь затем, чтоб думать о себе,
не допуская мысли о грядущем.

Благоухает стирками белье,
и нет заплат на нем, и нет следов от штопки.
Бросаясь бликами, сверкает сталью штопор,
в тугую пробку целя острие.

Летит в пространство наш победный клич.
Мы здесь живем. Нам время не постичь.

Не все слова сопровождает музыка.
Не всякой музыке сопутствуют слова.
Весенний ветер пахнет то арбузами,
то огурцом. Торопится трава
на белый свет взглянуть. И с тополей
весенний дух сочится, как елей.

Я не певец. Я только составитель слов.
У воробьев – восторг, гремит в кустах симфония.
Что убиваться в поисках гармонии,
когда на птиц такое снизошло?
Они аккорд составят – и кричат.
И нотный куст от воробьев курчав.