Сергей Ермолинский - Синее море

К о с т я. К речке?

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. А как же? (Встал.) Куды тебе, я сам принесу. Сиди, ногами поправляйся.

В а с и л и й И в а н о в и ч (Старичку) . Нет уж, давай мне. (Уходя.) Это правильно, что колодцы засыпаны. Молодцы. То-то им было здесь без воды подходяще!.. (Ушел.)

К о с т я. А Наташа его — верно, что жива, здорова?

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. В городе, в городе, я ж объяснил… Да ведь как сюда рвется! Отца ждет, и мать здесь схоронена, и родное место для нее, понять надо. Я же ж говорю, каждую субботу обязательно приходит.

К о с т я. Думаешь, придет? (Помолчал.) А Марию Степановну здесь и схоронили?

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Здесь, а как же. Я ж ему все по самой сущей правде объяснил. И напрямки. Не баба он. Это им, бабам, с подходцем надо. Схоронили честь честью, благородно. Слава богу, что померла-то она до того, как фашист пришел.

К о с т я. А когда — пришел? Вы — что?

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Мы? Нас было немного, Константин. Засыпали перво-наперво колодцы, сховали артельно-колхозное имущество, все до единого, и ушли в степь. Отсиживались в буераках. Кто мог, до партизан добрался. С нами и Наташка его была.

К о с т я. А она как?

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Да ведь как сказать. Хрупконькая она, но, понимаешь, в отца — словно бы Василий Иванович. Идет, виду не кажет.

К о с т я. Всегда такая была.

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. А как вернулись наши, так за Натальей — она в тифу была — приехали из городу с комсомольской организации, забрали ее на поправку. Спервоначала — в санаторию, потом в общежитие поселили. Учится. (Прислушался.) Тихо.

Шумит прибой. Мутный луч луны, прорвавшийся из-за туч, высвечивает кусок черно-зеленого моря. На пригорке показывается силуэт Н а т а ш и.

(Шепотом.) Она, я же ж говорил, я же ж говорил. А вы не верили. В город, говорили, посылай. Тихо.

Н а т а ш а (увидела костер и людей у костра) . Дядя Аким?

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Да ведь я, конечно, я, а кто же.

Н а т а ш а. И еще кто с тобой?

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Паренек один. Дюже приятный паренек…

Н а т а ш а. Ванюшка Мартюшков? Ты?

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й (хитрюще) . О, да ведь, конечно, он.

Н а т а ш а. Я посижу здесь. Море сегодня сердитое, смотри какое. Ты картошку печешь?

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Ага! (Наслаждается собственной хитростью.) За водой тут у нас кое-кто побежал! Чай пить будем.

Н а т а ш а (сидит на пригорке) . А я сала принесла. Нам сала выдали. Знаешь, как вкусно картошку с салом…

С т а р и ч о к с п а л о ч к о й. Уж как вкусно! Ты себе и не представляешь! Ого! Тихо! Сиди, сиди.

Возвращается В а с и л и й И в а н о в и ч. Подходит к костру, склоняется, чтобы поставить котелок, отсветы костра освещают его лицо. И тут — она увидела его! Она бросилась к нему, беззвучно уткнулась в его солдатскую гимнастерку…

Я ж объяснил. Коли суббота, она обязательно придет.

Н а т а ш а. Вернулся…

В а с и л и й И в а н о в и ч. Как же не вернуться-то?.. Неужто мог не вернуться?.. Что ты, дочка моя!

Н а т а ш а. Небритый… чернущий…

В а с и л и й И в а н о в и ч. А ты, гляжу… Ах, ты, гляжу…

Н а т а ш а. Выросла? Почти вровень с тобой. Могу за ухо тебя дернуть…

В а с и л и й И в а н о в и ч. Ловко, ловко. А нос, гляди, такой же, картофелинкой, как и был!

Н а т а ш а. Опять смеешься? (Дразнит.) «В кого уродилась?»

В а с и л и й И в а н о в и ч (дразнит) . «В прохожего рыбачка».

Н а т а ш а. И нет, и нет. В тебя! В тебя!

В а с и л и й И в а н о в и ч. А косички где? Где же косички мои?

Н а т а ш а. Тиф у меня был, батя.

В а с и л и й И в а н о в и ч. Ровно целый мальчишка у меня объявился, а была девочка курносая.

Н а т а ш а. «В кого уродилась…»

В а с и л и й И в а н о в и ч. Все равно в меня!

Н а т а ш а. В тебя. А косички вырастут. Их только пока еще не видно.

В а с и л и й И в а н о в и ч. Не видно, а вырастут.

Н а т а ш а. Вырастут.

В а с и л и й И в а н о в и ч. Я скажу, заплетем, как бывало, и бантики на концах привесим.

Н а т а ш а. Какие мама любила. (И заплакала, прижавшись к нему.) Какие мама любила!..

В а с и л и й И в а н о в и ч (голос его стал суров, хотя говорит он негромко и смотрит поверх Наташи) . Кровью, своей кровью заплатят они за наше горе! И не будет им пощады — нигде, никогда!

Т е м н о

В доме Любы. Та же обстановка, что и во второй картине, но царит полнейший беспорядок. Сдвинуты столы, стулья. Какие-то люди выносят фикусы. Нет желтеньких занавесок на окнах. Посреди комнаты нагромождены узлы и корзины. Г а л и н а В а с и л ь е в н а распоряжается грузчиками, выносящими фикусы. Л ю б а, Е л и з а в е т а и Н а с т е н ь к а возятся с узлами.