Андрей Мажоров - ПэСэА, или Последний синдром аденомщика

Л я к и н. И я не изменял. Женат не был потому что.

П а н к р а т о в. Тебя и не спрашивают.

Б у д е т е. Вообще-то всякая измена — это предательство.

К у з н е ц о в. Пожалуй.

П а н к р а т о в. Идитка… Слово-то какое. Да бросьте вы! Вот власовцы — это были предатели. Бандеровцы тама… А мужик, он что? Кобёл и кобёл. С природой не поспоришь.

Л я к и н. А ты, дед, от бабки-то своей бегал, что ли?

П а н к р а т о в. Да скока раз. Дело наше — солдатское. Перепихнулся, да и беги. Те, бабы-то, только рады бывали. Если по-тихому.

К у з н е ц о в. Тьфу!

П а н к р а т о в. Ладно, тьфу…

Молчание.

Л я к и н (неожиданно). Сидишь тут и не знаешь, сколько тебе вообще осталось… бегать.

П а н к р а т о в (строго). Не крути вагранку. Того никто не знает. И знать не должен. Не наше дело.

Б у д е т е (Л я к и н у). Есть известная польза в том, что болезнь, хотя бы на время, не дает нам предаваться страстям. Есть время подумать о душе.

Л я к и н. А если, по ходу, эта самая болезнь и появилась от того, что я… это… Извиняюсь. Страстям как раз не часто предавался?

К у з н е ц о в. Ямбом заговорил.

П а н к р а т о в. Тута еще не так запоешь…

Б у д е т е (Л я к и н у). Кто это вам такое сказал?

Л я к и н. Да вот он и сказал. (Кивает на дверь кабинета). Лепила наш.

П а н к р а т о в. Слушай больше.

Б у д е т е. Что ж, всякий доктор — от Бога. И лекарства тоже… от Бога.

Дверь кабинета открывается, выходит доктор З а д о р н о в с бумажками в руке. Все непроизвольно встают. Настает тишина. Доктор долго перебирает листочки.

З а д о р н о в. Кузнецов!

К у з н е ц о в. Я.

З а д о р н о в (берет его за локоть и выводит на авансцену, за их спинами опускается занавес, отсекая остальных). Рака нет. Справку возьмите.

Молчание. К у з н е ц о в трясущимися пальцами берет бумажку, разворачивает, смотрит. Потом аккуратно складывает листочек и прячет во внутренний карман пиджака.

К у з н е ц о в. И… все?

З а д о р н о в. Чего же вам еще?

К у з н е ц о в. И… можно… идти?

З а д о р н о в. Идите, идите.

Пауза. К у з н е ц о в спохватывается и протягивает З а д о р н о в у пакет с коньяком.

К у з н е ц о в. Доктор, это вам. Как говорится, от всей души. Жена просила передать.

З а д о р н о в. Благодарю. У вас правильная жена. Но проверяться продолжайте. Регулярно, раз в полгода, у лечащего врача.

К у з н е ц о в. А…

Пауза.

К у з н е ц о в. Т-тяжелая у вас работа.

З а д о р н о в. Да.

К у з н е ц о в. С каждым надо поговорить. А мы все такие разные. Кого у вас тут только не встретишь.

За д о р н о в. От старпёров до, понимаете ли, стартаперов.

К у з н е ц о в. А можно спросить?

З а д о р н о в. Пожалуйста.

К у з н е ц о в (кивая на занавес, понизив голос). А как… у них?

З а д о р н о в (сухо). По-разному. Знаете, есть такое понятие — врачебная этика.

К у з н е ц о в. Понимаю. Извините. До… свидания.

З а д о р н о в. Всего доброго.

К у з н е ц о в почти выбегает. З а д о р н о в смотрит ему вслед, потом достает из пакета коньяк, встряхивает бутылку, одобрительно крякает.

З а д о р н о в. Домой как на крыльях полетел. Орел. Тяпнет сейчас на радостях. Со своей умной женой. (Щелкает ногтем по бутылке.) Наутро встанет больным, походит для вида. И опять — на диван. Дарья Константиновна, натурально, включит свою пыточную лесопилку, обольет бедолагу в сотый раз желчью и презрением. И все будет забыто. Как нехороший житейский эпизод, как омерзительный сон. Дочка начнет ныть про деньги, болтать по телефону с подругой про Турцию и диету. Павлик из Хабаровска залезет в «Контакт», станет постить глупые матерные шутки и лаяться в комментах про хохлов и москалей. И про то, что в рашке стало жить ну совершенно невозможно. А мне… А мне в который раз идти в смотровую к несчастным обреченным людям. Идти, чтобы, пряча глаза и выдумывая нелепые сказки, совать им эти проклятые похоронки.

З а д о р н о в вдруг кидает справки в воздух, набрасывает на голову скрытый до времени капюшон и становится М и н о с о м. Из-за занавеса выходит Л и ц и с к а и накидывает на его плечи черный балахон. Не глядя, М и н о с машет рукавом и на занавесе возникает надпись «a year later». Ревет орган, поднимается вихрь, летят бумаги.

М и н о с (указывая на титр). Через год все трое — молодой Лякин, старик Панкратов и талантливый Арнольд Будете ушли один за другим. Как и тринадцать тысяч других жителей Петербурга, диагностированных раком. А кто мне скажет, сколько среди них было Чеховых, Шекспиров и Володиных? Проживших серые бессмысленные жизни, и даже не понявших, что могли бы стать настоящими писателями? Художниками? Поэтами? И никто им не смог помочь — ни силы небесные, ни силы нечистые, ни силы земные. И никакие миллиарды не спасли богачей, и никакие заклинания не вытащили с того света бедняков. (Вдруг все стихает.) А я вот, господа, до сих пор не понимаю, зачем же тогда освободили этого… э-э… Кузнецова? Ведь он за целый год так ничего и не создал. Опять все проспал и прогулял. Да к тому же нагло куда-то спрятался! Ну, да — рака телесного у него не нашли. Но у него случился рак особого вида — рак души. Ну, так тем более — наш клиент.