Виктор Гюго - Торквемада

Злые! Почему
Вы улетаете? Ведь все вы так прекрасны!

Прикосновенья рук для крылышек опасны.

Но терпят же цветы!

Да, о цветок мой, да!

Ах, как нехорошо!

Но в чем же тут беда?
Ведь мы поженимся.

О! На цветок садится.
Поймаем!

Ну!

Постой!

Не мог ты изловчиться!
Ах, ты…

А поцелуй? Я изловил его.

Летят они к стопам владыки своего.
Ах, ветреницы! Вновь куда-то улетели!

Крылатые! Куда стремятся, в самом деле?

До свадьбы поцелуй? Нет, я не потерплю!

Верни обратно.

Нет.

Верни.

Нет… Я люблю.

О! Есть огромная и нежная природа.
Пойми меня: зимой на землю с небосвода
Лег саван. Но пришла весна сейчас в поля,
И ясным небесам счастливая земля
Снежинки белые обратно возвращает,
И в белых бабочек их небо превращает.
Лазурным стал весь мир, он траур износил,
И радости летят к престолу вышних сил.
Крылатый этот вихрь из тьмы к сиянью мчится.
Сердца бессчетные господь раскрыть стремится,
И ликованием он наполняет их.
И кто ж откажется от радостей таких?
Ведь бог велит любить!

Да! И тебя люблю я!

О Роза!

Торопись! Красивую такую
Поймаем!

Сеет бог дары весны для нас.

О Санчо, не шуми!

Злодейка! Унеслась!

Летит на ломонос.

На лилию спустилась.

Еще в младенчестве душа с душой сроднилась.
Мы вместе выросли. Ты будешь мне женой!

Умчится?

Уколол шиповник этот злой!

Воистину злодей шиповник окаянный:
Кровь ангела он пьет!

Ах! Тот отшельник странный…
Боюсь его. Уйдем!

Вот сторона одна:
Земля полна людей. Грешна она, страшна.
Вот принцы, кровью жертв обагрены их руки…
Святоши мнимые, невежды от науки.
Вот сладострастие, и всяческий разврат,
И дым тщеславия, и богохульства чад,
И вот Сеннахериб, который убивает,
Далила лгущая… И всюду обитают
Еретики, жиды, вальденсы [12] Вальденсы, или "лионские бедняки" — приверженцы ереси, распространившейся в XII в. в северной Италии и на юге Франции. Вальденсы проповедовали отказ от собственности, бедность и покаяние, выражая протест угнетенных масс, главным образом патриархального крестьянства, против феодального строя. Они жестоко преследовались католической церковью. . И куда б
Ни поглядели вы, там — гебр, тут — мосараб! [13] Мосараб. — Мосарабами называлось испанское население в завоеванных маврами областях, принявшее арабские законы и цивилизацию, но сохранившее родной язык, обычаи и в большинстве случаев религию.
Сих бледных грешников так много в этом мире,
Пристрастных к алгебре и всяческой цифири!
Большие, малые сквернители креста
Творят во мраке зло, отрекшись от Христа.
Тут папа, тут король, прелат, министр могучий…
С другой же стороны — ад, злой, огромный, жгучий.
Здесь человек живет, зевает, ест и спит,
А там бездонный мрак пылает и кипит.—
Ах, как беспомощно создание земное!
О, дно людской судьбы, дно черное двойное:
Жизнь, смерть! Забавам час, а плачу несть конца.
С подземных гор поток кипящего свинца!
Лес пламенных древес с листвою раскаленной!
Тысячезубый зев! Пасть пропасти бездонной!
И бесконечна казнь, и жертвам счету нет.
Та сторона черна. А где-то — радость, свет!
"Сыночек!" — "Мать моя!" О, вопль в кипенье серы:
"Пощады!" Но надежд рассыпались химеры.
Сонм искаженных лиц и безнадежных глаз:
Один костер погас, другой готов тотчас.
Свинец расплавленный о череп барабанит.
Трепещут грешники. А кто на небо глянет—
Лишь склепа страшного там виден свод немой,
Весь в точках пламенных, как звезды в час ночной, —
Ужасный потолок, пронизанный гробами,
И льются, словно дождь, оттуда души в пламя.
Ночь, плач… Унылый вихрь сквозь трещины летит,
Все новые огни и вьет он и клубит.
В застенках плещутся разбухшей лавы реки.
Глас неба: "Никогда!" А ад рычит: "Навеки!"
Сквернавцы, лодыри и все, кто мерзко жил
И кто в отчаянье хоть шаг не так ступил,
Кто в заблуждение впадал, кто ошибался
И кто по слабости своей поколебался
Хотя бы не на час — на несколько минут,
Пусть даже и на миг, — все здесь они, все тут!
Да, впрочем, можете вы убедиться сами:
Ведь белиаловский очаг перед глазами! [14] Белиаловский очаг — адское пекло; Белиал — имя одного из дьяволов.
Сомнений в этом нет! Пред нами зримый ад!
Под небеса плывет заразный этот смрад —
Зловонный красный дым из дьявольского чана
Сквозь жуткую трубу Везувия-вулкана.
А Этна? Стромболи? А Геклы с их огнем?
О чем же размышлять, как только не о нем?
Что за чудовище шевелится под нами
И извергает смрад, и тьму, и смерть, и пламя?
Склонись над кратером — увидишь по ночам,
Как осужденные несутся к палачам.
Вихрь крутит искры душ: огонь спалил им крылья.
Стремятся уползти, но падают в бессилье.
Уйти! Бежать! Э, нет! Пожалуйте назад
В застенки адские, где уголья шипят!
И души вновь текут ручьями огневыми.
Огромный Сатана склоняется над ними
И смотрит, хохоча, как мечутся они —
Огнем обглоданы, живые головни.
Змей пламенный сосет заломленные руки.
В недвижной темноте бескрайной вечной муки,
Пытаемы свинцом, и маслом, и смолой,
Они окружены безмерной слепотой;
И Вечность докатить до их ушей готова
Сквозь грохот яростный лишь два ужасных слова:
"Всегда" и "Никогда". О боже! Боже мой!
Ведь я спасу людей. Прощенный род людской!
И вопиет во мне любви моей громада:
Я бездной жалости заполню бездну ада!
Что начал Доминик [15] Что начал Доминик, я ныне завершу… — Доминик (Доминго де Гусман) — кастильский монах, организатор названного по его имени монашеского ордена доминиканцев (1215), основатель инквизиции. Был одним из вдохновителей зверской расправы с еретиками Прованса (так называемого крестового похода против альбигойцев в 1208 г.). Католическая церковь объявила его святым. , я ныне завершу —
Твердыню дьявола навеки сокрушу.
О Иисус! О Рим! Я задержу паденье
Душ в пропасть адскую! Познал я откровенье!
Не Павел ли святой на путь меня навел!
Так в гордой радости с небес глядит орел
На весь земной простор. Я с помощью господней
Отверзну небеса, покончив с преисподней.
Что надобно? Костер! Зачем? Чтоб выжечь ад!
В сраженье с вечностью мгновенья победят.
За острой вспышкой мук — великое прощенье.
Избавит краткий ад от вечного мученья,
И злобу дьяволов земной засыплет прах.
Грехи в лохмотьях тел истлеют на кострах,
Чтоб из огня душа, очистившись, взлетела.
Ведь для души огонь — то, что вода для тела!
Грязь — тело, а душа — неугасимый свет.
Огонь за господом покорно мчится вслед,
Охватывая ось небесной колесницы.
Огонь! Душа с огнем охотно породнится.
Душа важней всего. Ведь ни отец, ни мать
Не поколеблются, не станут выбирать,
Коль их дитя висит меж адскою геенной
И благостным костром, чтоб мог огонь священный
Покончить с демоном и ангела родить.
Какой же выбор тут? О чем тут говорить?
О, в этом именно и кроется значенье
Всеутешающего слова Искупленье!
Гоморра вечная иль навсегда Сион?
Для каждого из нас вопрос о том решен.
Кому же выгодно, чтоб счастья хоть частица
С небес в тартарары могла бы провалиться?
Хоть будущее нам позволил бог спасти!
Не будет проклятых! Нам озарит пути
Божественный огонь. Но торопитесь, братья!
Вы видите Христа вторичное распятье!
Все скверно, гнусно все; в упадке все кругом,
И с каждым днем сильней на древе роковом
Ветвится грех. Господь нас отводил от древа,
Но все ж к людским устам плоды пригнула Ева!
Нет веры! Чернецы в обетах не тверды;
Монашки с космами; отступники, жиды…
Тот вырвет крест, другой глумится над дарами…
Цвет благочестия заглушен сорняками.
Поклоны папа бьет. Пред господом своим?
Нет, перед кесарем! О королевский Рим,
Ты станешь вскорости слугою Ниневии.
Но я-то ведь иду! Скрижали огневые
Несу я, чтоб спасти несчастный род людской.
Задумчив, я иду раздуть костер святой!
Я душу выкуплю ценою бренной плоти:
Искупите грехи, спасение найдете!
Осанна! Радость всем! Да обратятся в прах
Кремнистые сердца! Вселенная — в кострах!
Из книги Бытия глагол провозглашу я.
Свет! Горн сверкающий! Огонь пойдет, бушуя.
Зажгу я факелы, посею свет во мгле,
И аутодафе повсюду на земле
Заблещет радостно, торжественно и ярко.—
О человечество, люблю тебя я жарко!