Виктор Лаврентьев: Человек и глобус

Б а р м и н. Иван Афанасьевич…

Г р и ш а н к о в. Мы посылаем ко всякой матери элементарные законы экономики, денежного обращения, произвольно снижаем и взвинчиваем цены, сознательно идем на инфляцию. Делаем деньги ради денег. Потом, после нас найдутся умные люди. Они не пожалеют сил, обвиняя нас в экономической безграмотности, невежестве. Им будет легко обвинять и трудно восстанавливать порядок. Мне за них, понимаете, страшно! Они потратят годы на развязывание узлов, завязанных нами. Не сомневаюсь, что только за налог на фруктовые деревья над нами будут издеваться не одно десятилетие. И будут это делать неглупые люди, которые любят свою землю, свой народ, но которые, боюсь, не поймут, что мы это делали, тоже любя свою землю и свой народ, что у нас не было выхода… (Пауза.) Прошу вас, торопитесь в главном и берегите деньги, где только можно.

Б а р м и н. Моя совесть чиста. Когда снимется покров секретности с нашего дела, мы, ученые, спокойно предстанем на суд народа. И тогда пусть все узнают, как ничтожно мало мы израсходовали на свои исследования, какими мы были скупердяями, жмотами, как тряслись над каждой копейкой, как любой из нас работал за двоих, троих. Среди нас нет белоручек и чистоплюев, и, пока я жив, — не будет. Но нам надо отделить наиболее талантливых сотрудников от военных работ. Сохранить людей. Это не филантропия, а снаряжение нескольких трудных, дьявольски трудных экспедиций в разных направлениях, но с одной целью — создать ядерную энергетику. Трудно? Да, трудно. Понимаю. Но пусть уже сейчас возникают новые научные школы, пусть входят в орбиту ядерников десятки, сотни новых талантов. В них наше будущее. Близкое и самое отдаленное. Иван Афанасьевич, история нам не простит…

Г р и ш а н к о в. Ну что вы из меня жилы тянете? Разве мы оба не коммунисты? Наши идеалы не простят. (Пауза.) Разве я не понимаю вашу боль и тревогу? Вы пришли в область оружия, но вам есть куда рваться, есть во имя чего искать новые пределы. (Пауза.) Политика — это политика. С большой буквы. Ладно, начинайте. Поддержу. Но берегите деньги. Берегите деньги. И народу надо вздохнуть.

З а н а в е с.

Сентябрь 1949 года. До самого горизонта раскинулась бескрайняя ровная степь. Раннее утро перед восходом солнца. На переднем плане — вход в бетонное укрытие, которое несколько возвышается над почвой, сверху присыпано землей и прикрыто пожухлым дерном. В трех местах высунулись рога стереотруб. Вправо и влево уходят шесты полевой телефонной связи.

На сцене Ц в е т к о в и Г р и ш а н к о в.

Ц в е т к о в. Что я теперь? Только благородный свидетель. Отогнал меня Георгий Петрович подальше, в тылы. Где безопасно. Схитрил. (Пауза.) Военные чувствуют себя хозяевами. Деловые люди. Не волнуйтесь, все идет по графику. В эту минуту под руководством Георгия Петровича бомбу привели в боевое положение, откозыряли «ее величеству» и удирают кому куда надо. (Посмотрев в сторону.) Интересуюсь поведением военных. Один мимоходом спросил у другого про меня: кто этот гражданин, как он сюда затесался?

Г р и ш а н к о в. После испытания, если все кончится благополучно, я вас познакомлю. Пусть знают, кто вы.

Ц в е т к о в. Зачем? Бросьте без конца смотреть на свой хронометр.

Г р и ш а н к о в. Завидую вашему спокойствию. За шесть лет атомники выпили из меня больше крови, чем другие за тридцать лет.

Ц в е т к о в. Ну вот, примчался Георгий Петрович. «Лик ужасен, он весь как божия гроза». Бедная степь, чего мы сейчас с ней сделаем!

Голос, усиленный репродукторами: «Остается десять минут. Всем зайти в укрытие. Остается десять минут».

Подходит Б а р м и н.

Б а р м и н. Прошу, ныряйте поглубже.

Г р и ш а н к о в. Кажется, получилась задержка.

Б а р м и н. Чепуха. От непривычки у некоторых товарищей тряслись руки. Ух, черт! Меня самого бьет какая-то дрожь. Как вы, Юрий Семенович?

Ц в е т к о в. Почему-то мне очень хочется сейчас быть рядом с Викентием Сергеевичем Ракитским. Со своими зверьками он ближе всех к эпицентру. Сегодня у него самый большой объем работы. (Заходит в укрытие.)

Г о л о с. Осталось пять минут. Осталось пять минут.

Б а р м и н. Звездный миг… Звездный миг. Помнится, так писал Цвейг. А я вот волнуюсь, как будет принят наш авансовый отчет. Ох и деньжищ мы ухлопали! Но историю начнут писать по-новому. Хватит господам угрожать, потрясать пальцами перед нашим лицом.

З а т е м н е н и е.