Ханс Янн - Томас Чаттертон

Томас.Да, сэр, я слышал об этом.

(Ламберт уходит через дверь в глубине сцены).

Томас.…На протяжении семи лет он не вправе ни посещать трактиры, ни играть в кости, ни развратничать с проститутками, ни вступать в брак… Семь лет лицемерия и эксплуатации… Впрочем, это у нас принято, принято повсеместно. А если я сделаю что-нибудь не так, как принято, меня ждет работный дом — благодаря законам, превосходно упорядочивающим жизнь. Ну и влип же ты, Томас! И смеяться тут не над чем. (Успокаивается.) Хорошо хоть он ушел, наш славный господин адвокат… Когда ты дома один, ты вроде бы и не один. Только где они, эти демоны и ангелы, которых я имею в виду? Которые ничего не понимают в документах, приложениях, законах, удостоверениях, правовых понятиях, распоряжениях, предписаниях, нормах обращения с недвижимостью, парламентских решениях, полицейских постановлениях; для которых голод это голод, бедность — бедность, сочувствие — сочувствие, Томас Чаттертон — Томас Чаттертон? Да, Томас Чаттертон это Томас Чаттертон. Простое высказывание, обобщающее сложное положение вещей. (Снимает с пюпитра руководство по некромантии, раскрывает его.) Однако Абуриэль — не Абуриэль. Его нет. И никогда не было. Мистер Абуриэль, я вас увидел во сне. Это только мой вымысел — что вы существуете. Кто скажет такому мальчишке, как я, что у него, дескать, дикий лоб? Лоб — просто бледный. Деньги я в тот день сам нашел. А откуда же взялся рот, полный красного своеволия? Рот только говорит… пережевывая, изничтожая голод. Сало было не салом, и хлеб был воздухом. А как же проход в цветущее запределье? И — аромат молодых каштанов? …Обо всем этом Томас говорил Томасу. А поскольку он не хотел, чтобы Томас разговаривал с Томасом, как зеркало с зеркалом, висящим напротив, он и наколдовал себе мистера Абуриэля. С тех пор я перепробовал все магические формулы. Но он больше не навещает меня.

(Стук в дверь, расположенную на заднем плане; Томас поспешно открывает, отступает на несколько шагов. Входит Абуриэль, одетый как путешественник: скромно, но добротно).

Томас.Это вы? Мистер Абуриэль? Возможно ли?

Абуриэль.Это я, Томас. Почему ты испуган?

Томас.Я не был готов к такому… К вашему посещению… И что вы постучитесь именно в этот дом… к жалкому адвокату… А не выберете место получше…

Абуриэль.Главное, я здесь. Снова в Бристоле. Дай руку, Томас. Мы ведь достаточно хорошо друг друга знаем.

Томас.Достаточно хорошо? Сомневаюсь, что это так. Вы совсем выпали у меня из памяти.

Абуриэль.И все же, дай руку!

(Они приближаются друг к другу).

Томас.Я думал, вы безвозвратно исчезли.

Абуриэль.Я скучал по тебе. Мне дали поручение: отныне оставаться в Бристоле. Должностные обязанности не противоречат моим желаниям.

Томас.В деловой жизни это исключение, причем крайне редкое.

Абуриэль.Ты, видно, уже приобрел некоторый опыт относительно поступков и привычек других людей.

Томас.Пожалуй. Вокруг меня — залежи письменных испражнений их предпринимательской и юридической фантазии.

Абуриэль.Я вижу на полках и книги.

Томас.Мне некогда их читать.

Абуриэль.Жаль… Может, займемся этим вместе.

Томас.Что вы имеете в виду?

Абуриэль.Это мое предназначение: что я тебе предан. Даже свалившись в выгребную яму, ты по-прежнему был бы приятен мне. Нечистоты можно смыть, и останется ядро: в данном случае Томас Чаттертон.

Томас.Я свалился не в выгребную яму, а в кучу пыли. Я вбираю в себя симфонию из низости и скуки, рассчитанную на семь лет. Все это время я должен буду дышать паутиной. Я стану худым, как скелет, и под конец научусь ловить мух, чтобы питаться ими. Что-то в таком роде непременно случится. Единственная альтернатива — еще более нескончаемая, более дурацкая музыка в могиле; где, правда, не так удушливо-сухо, как в пыли.

Абуриэль.Ты, наверное, помнишь мои слова: что заслуживающей упоминания собственности у меня нет. Я не могу тебе дать денег, не могу помочь и какими-то другими простыми средствами. Тут дело не в моем нежелании, не в жадности и не в жизненных принципах. Просто я ничем не владею. Для тебя это печально; и для меня тоже… но в ином смысле. Я пришел, чтобы… Твоя юность — ценность: чудовищная, но и преходящая. Твой высокий лоб красив, твои руки меня восхищают. Я достаточно свободен, чтобы сказать тебе это. Я люблю тебя; правда, на свой манер — на свой, ни к чему тебя не обязывающий. Я ничего не требую. Я и в дар ничего от тебя не приму… разве что самую малость. Если когда-нибудь я так увлекусь тобой, что захочу тебе помочь деньгами, а это значит: совершу ради тебя кражу, разбой, убийство… Тогда я, как Падший, буду навсегда удален отсюда. Я не смогу даже отдать тебе захваченную добычу; такого случиться не должно.