Ханс Янн - Томас Чаттертон

Томас.Вероятно. Но сам я этого не помню. Между прочим, вчера я заставил Томаса Роули написать, что в Бристоле разразилась чума. Священники в церковных облачениях и мальчики-певчие ходят по улицам, воскуряют благовония и разбрызгивают святую воду. Многие мальчики от страха обмочили штаны. Возы с трупами громыхают по городу Преступников из работных домов принуждают выполнять обязанности могильщиков. Кто хочет убивать ради удовольствия, повсюду находит удобных жертв — осиротевших детей. Умерших кидают на телеги, словно мешки, и закапывают как попало, sine solemnitate. За одну ночь умирает больше тысячи человек. А высоко на башне стоит кто-то, смотрит вниз… и смеется.

Уильям.Я боюсь этого монаха Роули.

Томас.Значит, ты боишься меня.

Уильям.Нет, Томас. Я вижу, как ты сочиняешь стихи. Мне это чуждо. Меня с тобой нельзя сравнивать. Но я тебе предан, с тех пор как мы делили на двоих постель в Колстоне. Я знаю: Кэри, который спал с тобой до меня, нравится тебе больше. Он умнее. Ты говоришь, что он — твое второе «я».

Томас.Поэтому он и не может нравиться мне больше, чем ты. Он — часть меня самого. Но ум у него острее.

Уильям.Я буду молчать обо всем, как будто не знаю того, что в действительности о тебе узнал.

Томас.С тобой приятно иметь дело, Уильям. Ты помогаешь мне в моем восхождении. Тебе в голову пришла счастливая мысль: заговорить с мистером Кэткотом в Рэдклиффской церкви и спросить, слышал ли он уже, что я в этой самой церкви обнаружил старые пергаменты. Я подстриг себе волосы в цирюльне и через несколько дней принес ему тридцать строк из «Битвы при Гастингсе»: «Где много лет стоял разрушенный храм Тора…»; а также отрывочные стансы из «Бристоуской трагедии», «Эпитафию Роберту Кэнингу», «Песню Аэлле» и «Желтый свиток». У него не нашлось более спешных дел, чем обсудить все это с Уильямом Барреттом, которому он в итоге и отдал рукописи, дабы тот использовал их в своем историческом сочинении.

Уильям.Ты хоть получил за это деньги?

Томас.Да, мои труды оплатили, дав мне несколько крон за два пергамента, которые я предварительно прокалил на огне и исписал пожелтевшими чернилами.

Уильям.Не понимаю, к чему все это.

Томас.Порой меня переполняют… фантазии. Грезы… Материальные массы всех царств теснят меня… и тогда я пускаюсь в странствие, скачу на красивых конях сквозь сверкающие или черные пространства, претерпеваю пытки, сам совершаю жестокости… Из-за какой-нибудь пылкой потребности у меня едва не лопается голова. Иногда одно-единственное слово буйно разрастается во мне, как сорняк. Я не могу не записать его, а оно тотчас нагружает меня печалью или тяжестью — жизнью. Мне уже доводилось странствовать по очень многим древним мостам, и подо мной катились болотные темные воды… Когда я стою в одиночестве посреди одного из гигантских вымышленных миров, очень утешительно знать, что ты со мной рядом. Ты пребываешь не там, где я, ты не переполнен и не стеснен, твоя доброта не требует никакого пространства. Ты дышишь спокойно; ты очень здоровый и скромный… и миловидный.

Уильям.Питер утешает тебя так же?

Томас.По-другому. Он хоть и похож на тебя, но другой. Он светловолосый, ты — темный.

(Поспешно обнимает Уильяма и соскакивает с кровати).

Уильям.Томас — ты простудишься.

Томас.Я должен писать. А ты спи. Между прочим, он через три дня останется у меня на ночь. Мы так договорились. Тебя я в тот вечер не жду. Запомни: ты в тот день не придешь. (Уильям не отвечает. Томас берет свечу, зажигает ею две другие, которые стоят на столе, и относит первую свечу обратно.) Вот номер «Бристольской газеты» от 1 октября, где Феликс Фарли опубликовал текст одного документа трехсотлетней давности — об освящении Эйвонского моста.

Уильям.Во всем городе только и говорят, что об этом.

Томас.Так вот, эту рукопись создал не кто иной как я —

Уильям.Я догадывался… Больше того: знал наверняка.

Томас.Ты молчишь или лжешь… как моя собственная душа. (Отворачивается.) Но мне нужно продвинуться вперед с «бумагами Роули».

Уильям.Зачем ты взял в нашу комнату эту отвратительную Матильду?

Томас.Она девица. Я иногда думаю о девушках. Но у нее, увы, голова не такая красивая, как у тебя.

Уильям.Она внушает страх: мертвая и живая одновременно.