Константин Симонов - Доброе имя

Дорохов (Черданскому). Чувствую, пропала моя голова, Николай Борисович! Пойдем, что ли, с горя шары погоняем. Сейчас только подушку… а хотя можно ее и в биллиардной прикинуть.

Черданский встает и идет вслед за ним.

До чего ж в гамаке спать хорошо, просто удивительно!

Обаскрываются в дверях дома.

Катя. Вера Ивановна, почему он всегда на наш отдел нападает? И почему этот Санников – тоже хорош! – подпевала его, а еще комсомолец? Почему он против вас на летучке выступал, что вы без разбору чуть ли не все письма к печати предлагаете?

Крылова. Он был отчасти прав. Я действительно (улыбнувшись) иногда, кажется, всю бы газету из одних писем составила!

Катя. А почему он с такой подковыркой говорил? Это его Черданский научил. А он Черданскому в рот смотрит. Ненавижу!

Крылова. И давно ненавидишь, Катенька?

Катя. По работе! Принципиально!

Крылова. А за что любишь?

Катя. А я его вовсе не люблю. И не любила никогда.

Крылова. Никогда?

Катя (решительно). Никогда! (Подумав.) Зимой любила, когда он только в редакции появился. А весной уже не любила.

Крылова. Почему?

Катя. Я же говорю вам: принципиально. Чего он с Черданского обезьянничает?

Быстро входит Санников. Судя по выражению его лица, он искал Катю.

Крылова (увидев Санникова, встает). Сергей Сергеевич, вы не видели Широкова?

Санников (довольный тем, что его назвали по имени и отчеству). Нет, Вера Ивановна. Может, поискать его?

Крылова. Нет, спасибо, я сама найду. (Идет к дому.)

Катя (вдогонку, отчаянно). Вера Ивановна, я с вами!

Крылова (повернувшись, на ходу). Да нет, я уж как-нибудь одна. (Уходит.)

Катя. Тогда я вас тут подожду. (Снова садится на скамейку.)

Санников (подходит к шезлонгу). Можно сесть?

Катя. По-моему, никто не мешает.

Санников (сидит в шезлонге в той же позе, в какой сидел Черданский, достает трубку и солидно набивает ее табаком). Да, газета есть газета. Даже в выходной день о ней думаешь.

Катя явно хочет что-то сказать, но находит в себе силы промолчать.

Газета есть газета.

Катя (скороговоркой, подняв глаза к небу). Стул есть стул. Стол есть стол. Столб есть столб.

Санников. Грубо.

Катя (продолжая глядеть в небо). Как аукнется, так и откликнется.

Санников. Это вы о чем?

Катя. А о твоем выступлении на летучке. (После паузы.) Этому тебя тоже Черданский научил?

Санников. Чему научил?

Катя. Трубку курить.

Санников (солидно). Я курю с юности.

Катя. С детского сада? Да?

Санников. Немножко позже. И вообще тема для разговора, по-моему, мало интересная.

Катя демонстративно встает.

Катя? (Вдруг жалобно.) Ну что ты, в самом деле?

Катя. Кури свою трубку.

Санников порывается к ней.

Не подходи! И вообще не подходи ко мне, пока я не успокоюсь.

Санников. Когда же ты успокоишься?

Катя. Может быть, к тому воскресенью. Не раньше. (Решительно уходит.)

Санников, рухнув в шезлонг, неумело пытается раскурить погасшую трубку. Входят Крыловаи Широков. Увидев их, Санниковвстает и, засунув трубку в угол рта, уходит с независимым видом.

Крылова. Даже не сказали, что вернулись. От других узнала.

Широков. А я думал еще дня три с Брыкиным по колхозам поездить. А он вдруг вчера погнал домой, говорит, довольно, наездились, возвращайся и пиши очерк.

Крылова. А вы вернулись и сразу на рыбалку? Ну, а зачем пили?

Широков. Так ведь рыбалка! На работу пьяным не хожу!

Крылова. Ну, вот и опять голова болит? Да?

Широков. Нет, сейчас поспал – не болит. Ничего, к утру напишу. Ну, как – кончилась проработка?

Крылова. Когда хорошо относишься к человеку… (Взглянув прямо в глаза Широкову.) Ведь вам очень просто меня обидеть. Вы это хоть понимаете?

Широков. Понимать-то понимаю, но только умней от этого, кажется, не становлюсь.

Крылова. Это верно.

Широков. Что?

Крылова. Умней не становитесь. Как только вы комнату получили, Таня Брыкина вам одеяло дала. Так вы уже сколько и на рыбалки ездили и без рыбалок… а одеяло себе купить так все и не можете.