Тамара Ким - 9 месяцев

И с этого момента Аркаша решил молчать. Хотя нечленораздельные звуки, которыми он до сих пор изъяснялся с окружающими, едва ли можно было назвать его разговором, но – тем не менее. Он твердо решил молчать, а это означало, что с этого момента он больше не будет даже мычать. Да, именно так называла его разговорную речь она – Ма. Ма, на которой замыкалось все его познание о людях, ибо, кроме Ма, никто не заходил в его комнату. Весь остальной мир оставался для него лишь плодом его больного воображения, а образы людей, которые постоянно колготились за плотно закрытой, а в последнее время и запертой на ключ дверью его комнаты, были прообразом его Ма. А потому, когда однажды к нему заглянул незнакомый мужчина, Аркаша был настолько потрясен несхожестью его облика с образом Ма, что в буквальном смысле потерял сознание, не сумев объяснить себе, что же это было.

Это было так давно; на его окно уже несколько раз после этого осыпались кружева снежинок, а вслед за ними сквозь мутные оконные стекла много-много раз пытались заглянуть в его комнату нежно-зеленые листья деревьев, которые затем становились золотисто-желтыми и вместе со сверкающими на солнце серебристыми паутинками улетали ввысь, в бесконечно далекое изумрудно-синее небо.

После этого случая Ма вставила замок на его двери, и больше Аркаша никого не видел. Только голоса, только звуки.

О-о-о, эти звуки!.. Они повторялись с периодической последовательностью и сопровождались с ума сводящей агонией чувств, которые вызывали при этом. Испытывая эти чувства миллион и более раз, Аркаша научился классифицировать их по системе, доступной только его уровню мировосприятия.

Розовые всполохи за окном – быстрый цокот каблучков по дощатому полу, легкое позвякивание посуды, приглушенный шум воды в ванной и на кухне: Ма проснулась. Ей хорошо. Скоро она уйдет куда-то из дома. Это повторяется каждый день.

Малиновые всполохи или свинцово-багровые тучи за окном – клац-клац – и следом хлюпанье входной двери, размеренный, тяжелый перестук каблучков по дому: Ма устала. Она всегда приходит такая о т т у д а, куда уходит каждое утро. Спустя некоторое время – тяжелый грохот в коридоре, возбужденные голоса и – бах-ах! – входная дверь открывается и закрывается. После этого Ма бывает хорошо. А иногда, а может быть, даже чаще – плохо. После долгих разговоров, после звяканья посуды все уходят, и Ма ложится спать, и тогда до утра тишина прерывается лишь редкими сигналами автомобилей за окном. Но иногда к т о – т о остается, и тогда для Аркаши наступают самые тяжелые минуты жизни. Минуты, которые Аркаша переживает тяжелее, чем постоянное ощущение голода, которое лишь иногда Ма перебивает тарелкой супа или поджаренной котлетой с картофельным пюре.

Эти звуки… Из всех звуков, которые слышал Аркаша за свою бесконечно долгую жизнь, э т и з в у к и не поддавались никакому разумному объяснению его больного мозга и его плоти, истерзанной вечной болью по имени полиомиелит. Все начиналось с приглушенного стона Ма и невнятного бормотания чужого голоса, непохожего на голос Ма (этот голос почему-то напоминал Аркаше его собственное мычание). Затем этот голос начинал полувопросительно-полуутвердительно что-то восклицать, и Ма начинала вскрикивать, всхлипывать и что-то быстро-быстро приговаривать. Вскоре все эти всхлипывания, стоны и отдельные возгласы заглушались ритмичным скрипом деревянной кровати. И именно этот скрип загонял в душу Аркаши необъяснимое смятение, буйство чувств, которое пугало и заставляло ликовать его одновременно, ибо этот скрип был предвестником необъяснимого сладострастья, разливающегося по всему телу. Много раз Аркаша пытался удержать в себе это состояние, продлить или вызвать его самолично в долгие часы ожидания Ма, но оно не подчинялось его воле; никогда не приходило само без скрипа кровати и заканчивалось всегда одновременно с криком Ма упругим выплеском тепловато-липкой жидкости промеж ног. Иногда он ненавидел за это Ма. Но чаще он был ей благодарен за эти минуты физического блаженства, сопряженного с необъяснимым чувством страха и душевного терзания. Не понимая сути происходящего, он почему-то был уверен, Ма накажет его за это. И в те редкие минуты, когда она заходила к нему, Аркаша неимоверным усилием воли подавлял в себе желание задать ей один-единственный вопрос: «Ма! Скажи, что ЭТО было? Когда ЭТО происходит с тобой, тебе хорошо или плохо?», ибо, научившись определять по звукам состояние Ма, в этом случае он не мог сказать себе, хорошо или плохо ей от ЭТОГО.