Вильям Шекспир: Король Лир. Перевод Юрия Лифшица

РЕГАНА. Старческое слабоумие, больше ничего. Впрочем, благоразумием он никогда не отличался.

ГОНЕРИЛЬЯ. Он буйствовал в самом расцвете сил и здоровья. А теперь только умножит свое врожденное самодурство бесконтрольными припадками неудовольствия. То ли это у него по немощи, то ли от разлития желчи, но нам-то от этого не легче.

РЕГАНА. При его легковозбудимости мы тоже в одночасье разделим участь Кента.

ГОНЕРИЛЬЯ. А эта его, с позволения сказать, церемония прощания с французским королем. Хочешь не хочешь, нам с тобой придется объединить усилия. Если отец не позволит взять в руки бразды правления, то жестокая эта будет шутка – так называемый отказ от власти.

РЕГАНА. Да, подумать есть над чем.

ГОНЕРИЛЬЯ. Думать будем потом, а теперь надо что-то делать по горячим следам.

Комната в замке Глостера.

Входит ЭДМУНД с письмом в руке .

Входит ГЛОСТЕР.

( Прячет письмо .)

ГЛОСТЕР. Напрасно ты прячешь эту бумагу – я все вижу. Что там такое?

ЭДМУНД. Вроде ничего особенного не произошло.

ГЛОСТЕР. А письмо зачем спрятал?

ЭДМУНД. Какое письмо?

ГЛОСТЕР. Какое? То самое, которое очутилось в твоем кармане. Да так проворно. Не письмо незачем было и прятать. Позволь взглянуть. Если там нет «ничего особенного», я это увижу и без очков.

ЭДМУНД. Прошу вас, будьте снисходительны, отец. Это письмо брата. Я не успел его дочитать, но если бы знал заранее, что в нем, то и сам бы не стал читать и вам бы не дал.

ГЛОСТЕР. Попробуй не дать. Я жду.

ЭДМУНД. И дать письмо – и грех, и утаить от вас – грех. Как ни мало я прочел, но все-таки успел понять, насколько оно возмутительно.

ГЛОСТЕР. Ладно, ладно, посмотрим.

ЭДМУНД. Спасая доброе имя брата, я готов предположить, что этим письмом он хотел выведать, низок я или нет.

ГЛОСТЕР ( читает ). «К сожалению, мир устроен так, что мы убиваем нашу безденежную молодость постоянным заискиванием перед стариками. А когда Фортуна наконец улыбнется нам, мы уже сами будем кряхтеть да охать и не сможем насладиться ее дарами. Одно из двух: мы либо ленивы, либо рождены рабами, ибо старики тиранят нас в той степени, в какой мы им это позволяем. Приходи, поговорим об этом подробнее. Ах, если бы мне удалось усыпить нашего отца и не будить его до тех пор, пока ты не получишь ровно половину его состояния и пожизненную любовь твоего брата Эдгара». Ого! Тайный сговор! «…усыпить нашего отца… не будить его… половину состояния». И рука Эдгара осмелилась написать такое! Мой сын вынашивает такие планы! Когда ты получил письмо? Кто его доставил?

ЭДМУНД. Никто, милорд. Мне его исхитрились подбросить через окно.

ГЛОСТЕР. По-твоему, это писал Эдгар?

ЭДМУНД. Я бы присягнул в этом, не будь письмо таким мерзким. Возможно, это фальшивка.

ГЛОСТЕР. Но почерк-то его.

ЭДМУНД. Допустим, сэр, но, полагаю, брат писал письмо не от души.

ГЛОСТЕР. А прежде он тебе ничего такого не предлагал?

ЭДМУНД. Ни разу, милорд. Зато он не раз доказывал мне, что взрослым сыновьям следует брать в опеку немощных отцов и хозяйничать самим.

ГЛОСТЕР. Ах он подлец, подлец! Ведь и письмо о том же. Мерзкий негодяй! Гнусный изверг! Подлая тварь! Гадина! Хуже гадины! Беги за ним, сынок. Волоки сюда этого выродка. Что же ты стоишь?

ЭДМУНД. Во-первых, милорд, я не знаю, где он, а во-вторых… Я бы посоветовал вам поступить иначе. Пока вы не располагаете уликами, подтверждающими виновность брата, не давайте воли гневу. Ведь вы можете заблуждаться относительно намерений Эдгара, не так ли? В таком случае вы, учинив над ним насилие, причините урон собственной чести и выбьете из брата остатки уважения к вам. Клянусь жизнью, у Эдгара не было в мыслях ничего дурного. Он, видимо, просто хотел проверить, люблю я вас или нет.