Александр Островский. - Красавец мужчина

Аполлинария.Да перестаньте! как вам не стыдно! про меня, пожалуй, говорите что хотите; а про жену не смейте! Она вас уж так любит, что и представить себе невозможно.

Окоемов.Как это ей не надоест.

Аполлинария.Что «не надоест»?

Окоемов.Да любить-то меня.

Аполлинария.Ах, что вы говорите! Это невыносимо, невыносимо.

Окоемов.Ну, люби год, два, а ведь она за мной замужем-то лет шесть, коли не больше.

Аполлинария.Ведь это мужчины только непостоянны; а женская любовь и верность – до гроба.

Окоемов.Ах, не пугайте, пожалуйста! Что ж вы мне этого прежде не сказали, я бы и не женился.

Аполлинария.Да, понимаю… Вы шутить изволите, милостивый государь. Вам весело, что вы завоевали два такие преданные сердца, как мое и Зои, вот вы и потешаетесь. А я-то разглагольствую.

Окоемов.Нет, что за шутка! Я серьезно.

Аполлинария.Ну да, как же, серьезно! Вы, я думаю, во всю свою жизнь ни разу серьезно-то с женщинами не разговаривали. Да, впрочем, вам и не нужно, вас и так обожают.

Окоемов.Так вы, бедные, скучали? Это жаль. Неужели даже Федя Олешунин не посещал вас?

Аполлинария.Вот нашли человека.

Окоемов.Вы уж очень разборчивы; чем же Федя Олешунин не кавалер! Один недостаток: сам себя хвалит. Да это не порок. Человек милый; я его очень люблю.

Аполлинария.Ну, уж позвольте не поверить. Это такой скучный, такой неприятный господин! А что он про вас говорит, кабы вы знали.

Окоемов.Да знаю, все равно; я его за это-то и люблю.

Аполлинария.Он ужас что говорит; он говорит, что женщины не должны обращать внимания на внешность мужчины, не должны обращать внимания на красоту! Да что ж, ослепнуть нам, что ли? Нужно искать внутренних достоинств: ума, сердца, благородства…

Окоемов.Да, да, да.

Аполлинария.Да скоро ль их найдешь… Мужчины так хитры… Да и вздор все это.

Окоемов.Он правду говорит, правду. Это лучший друг мой. И я прошу вас быть с ним как можно любезнее. И Зое скажите, чтоб она была ласковее с Олешуниным; этим она доставит мне большое удовольствие.

Аполлинария.Вот уж не ожидала.

Окоемов.Нет, я вас серьезно прошу.

Аполлинария.А коли просите, так надо исполнять; я не знаю, у кого достанет сил отказать вам в чем-нибудь. Для нас ваше слово закон. Зоя так вас любит, что она за счастие сочтет сделать вам угодное. Да и я… Ох… еще это неизвестно, кто из нас больше любит вас, она или я.

Окоемов.А что ж вы молчали до сих пор, что меня любите!

Аполлинария (конфузясь) . Да, может быть, вы не так понимаете…

Окоемов.Да что уж толковать! Ну, берегитесь теперь!

Аполлинария.Ах, что вы, что вы!

Окоемов.Да уж поздно ахать-то. (Обнимает одной рукой Аполлинарию.) Ну, подите же к Зое, а то она приревнует; да поговорите ей насчет Олешунина.

Паша (вводит) . Федор Петрович Олешунин.

Окоемов.Проси ко мне в кабинет. (Уходит в кабинет.)

Паша уходит в переднюю.

Аполлинария.Ах, что это за мужчина! Он какой-то неотразимый. На него и обижаться нельзя, ему все можно простить!

Входит Зоя.

Аполлинария и Зоя.

Зоя.Ах, тетя, я не могу опомниться от радости. Как он меня любит, как он меня любит!

Аполлинария. Счастливая ты, Зоя, счастливая!

Зоя.Прежде он иногда бывал задумчив, как будто скучал; хоть не часто, а бывало с ним. А ведь это, тетя, ужасно видеть, когда муж скучает; как-то страшно делается…

Аполлинария.Ну, еще бы.

Зоя.Какой веселый приехал, сколько мне подарков привез; ко мне постоянно с лаской да с шутками. Я его давно таким милым не видала.

Аполлинария.Он и со мной все шутил. Он просил, чтоб мы были как можно любезнее с Олешуниным.

Зоя.Неужели? Зачем это?

Аполлинария.Он говорил, что считает его лучшим своим другом, и очень хвалил его.

Зоя.Я догадываюсь: он, вероятно, хочет пошутить над ним, подурачить его. Он и прежде любил посмеяться над ним. Что ж, тетя, сделаем ему угодное; это для нас ничего не стоит.

Входят из кабинета Окоемов и Олешунин.

Зоя, Аполлинария, Окоемов и Олешунин.

Окоемов.Очень, очень благодарен вам, добрейший Федор Петрович! Из моих друзей только вы ведете себя, как истинно порядочный человек. Как я из дому, так все и бросили мою жену; хоть умирай со скуки.