Федерико Гарсиа Лорка - Дом Бернарды Альбы

Понсия. Не хорохорься, Адела, не хорохорься. Ведь я могу такой всполох поднять, что в колокола ударят!

Адела. Хоть тысячу огней запали, чтоб все селение сбежалось, как на пожар, а чему быть, того не миновать.

Понсия. Так тебе полюбился этот человек!

Адела. Да! Когда я гляжу в его глаза, мне кажется, будто я пью хмельное вино.

Понсия. Не могу тебя слушать.

Адела. Ничего, послушаешь! Раньше я тебя боялась, но теперь я уже сильнее тебя!

Входит Ангустиас.

Ангустиас. Все спорите!

Понсия. Как же с ней не спорить. Пристает, чтобы в такую жару я пошла в лавку чего-то купить ей.

Ангустиас. А духи ты мне купила?

Понсия. Самые дорогие. И пудру. Поставила на стол у тебя в комнате.

Ангустиас выходит.

Адела. И молчок!

Понсия. Там видно будет!

Входят Мартирио, Амелия и Магдалена.

Магдалена (Аделе). Ты видела кружева?

Амелия. Те, что пойдут на простыни к свадьбе Ангустиас, прелесть как хороши.

Адела (Мартирио, которая держит кружева). А эти кому?

Мартирио. Мне. На сорочку.

Адела (с сарказмом). Будет любо-дорого посмотреть.

Мартирио. Лишь бы мне самой нравилось. Мне не надо ни перед кем красоваться.

Понсия. Девушку в сорочке никто и не видит.

Мартирио (глядя на Аделу, с намеком). Всякое бывает! Но я обожаю красивое белье. Будь я богатой, я бы носила белье из голландского полотна. Много ли у меня еще радостей в жизни!

Понсия. Такие кружева очень хороши для детских чепчиков и крестильных покрывалец. Мне-то они были не по карману, а вот Ангустиас, наверно, теперь их накупит наряжать своих маленьких. Как пойдут у нее дети, с утра до вечера будете шить.

Магдалена. Я даже не подумаю взять в руки иголку.

Амелия. И тем более нянчить чужих детей. Охота была, как наши соседки, класть жизнь на сопливую мелюзгу.

Понсия. Этим женщинам лучше, чем вам. У них хоть смеются и плачут.

Мартирио. Ну и нанялась бы к ним.

Понсия. Нет. Уж, видно, такая моя судьба жить в этом монастыре.

Слышится отдаленный звон бубенцов, доносящийся как бы сквозь несколько стен.

Магдалена. Это мужчины возвращаются на работу.

Понсия. Только что пробило три.

Мартирио. В такую жару!

Адела (садясь). Ах, как я завидую тем, кто может выйти в поле!

Магдалена (садясь). Нам это негоже. Всяк сверчок знай свой шесток.

Мартирио (садясь). Что верно, то верно!

Амелия (садясь). Ох!

Понсия. До чего весело в поле об эту пору. Вчера утром прибыли жнецы. Сорок или пятьдесят молодцов.

Магдалена. А откуда жнецы в этом году?

Понсия. Издалека. С гор. Огонь-ребята! Веселые как черти! Кричат, камнями швыряются! Вечор в селенье пришла одна девка в платье с блестками, потанцевала под аккордеон, и человек пятнадцать жнецов договорились с ней и увезли ее в оливковую рощу. Я их издали видела. А договаривался за всех один парень с зелеными глазами, крепкий такой, тугой, как хороший сноп.

Амелия. Неужели правда?

Адела. А что же, может быть!

Понсия. Несколько лет назад сюда тоже приходила одна таковская, и я сама дала денег старшему сыну, чтобы он с ней поладил. Мужчинам это нужно.

Адела. Им все прощается.

Амелия. Нет хуже родиться женщиной.

Магдалена. Да, в нашей недоле и глазам нет воли.

Слышится отдаленное пение, которое мало-помалу приближается.

Понсия. Это они. Славные у них песни.

Амелия. Жать идут.

Хор

Слышатся бубны и дудки. В комнате, где царит полусумрак, пронизанный лучами

солнца, воцаряется молчание: все прислушиваются.

Амелия. И жара им нипочем!

Мартирио. Их прямо огнем палит, когда они жнут.

Адела. Я бы и жать была рада, только бы не сидеть сложа руки. За делом забывается то, что нас гложет.

Мартирио. Тебе-то чего забывать?

Адела. У каждой свое на душе.

Мартирио (вдумчиво). У каждой свое!

Понсия. Молчите! Молчите!

Хор (вдалеке)

Понсия. Что за песня!

Мартирио (с тоской).

Адела (со страстью).

Пение удаляется.

Понсия. За угол сворачивают.

Адела. Пойдем поглядим на них из моей комнаты.

Понсия. Только поосторожнее, а то они, чего доброго, заметят и снаружи распахнут окно посмотреть, кто на них глазеет.