Андрей Баранов: Папарацци

Актер. – Хороша подруга! (Смотрит на отца Филарета, который хоть и в рясе, но без усов и бороды.) А ты знаешь, в нем действительно что-то не так… Без грима он выглядит совершенно иначе…

Луиза. – А то! Он у меня совсем молодой! Ну и ты тоже.

Актер. – Не смей нас сравнивать! И все-таки не верю! Я его знаю уже почти полгода. Познакомились в приличном доме, на приличном вечере… Все о душе говорил…

Луиза. – Да, это он любит – про душу трепаться.

Актер. – Так… так, так. Кажется, поверил.

Луиза. – Дошло? Вот и молодец!

Актер. – Все ясно. Как я сразу не догадался! Это сговор. Ты привела его сюда, помогла ему проникнуть в дом!

Луиза. – Я?! Да ведь ты сам с ним договаривался!

Актер. – Это ты ему подсказала! Ты наводчица! Да у меня тут одних картин Рембранта и ваз эпохи Мин на семь миллионов! Вы хотели ограбить меня и жить припеваючи! А на досуге проповеди лохам читать!

Луиза. – Ну, пупсик, ты совсем с ума съехал. Я люблю тебя, только тебя!

Актер. – Не верю! На старости лет я поверил в женскую любовь, решил жениться, завести детишек и быть как все! И вот! Мое сердце, старое, поседевшее сердце, разбито! Звезда в шоке!

Луиза. – Прямо Гамлет, принц поддатский.

Актер. – Ты ни черта в этом не смыслишь! Скорее уж король Лир. В общем, все мои надежды разлетелись в пух и прах. Я обманут и обесчещен еще до свадьбы, причем, как я понимаю, не один раз.

Луиза. – Какой бред.

Актер. – «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?»

Луиза. – Я всегда молюсь, утром, днем и вечером, три раза в день, перед едой! Я почти уже святая, блин!

Актер. – Я уже чувствую, как у меня растут рожки. Растут и вьются. Все. Пока уходить от народной жизни. Продам «Фольксваген», куплю «Бентли». Заведу любовницу с двумя, нет с тремя высшими образованиями! Гуманитарным, экономическим и юридическим. Чтоб уж на все случаи жизни. А эта что кончала? Кулинарный техникум?

Луиза. – Это неправда!

Актер. – А что?!

Луиза. – Курсы кройки и шитья!

Актер. – Это бодрит! А вообще, черт с ними, с бабами. Все они суки и эгоистки. Заботятся только о себе. Снова буду дружить с молодыми, талантливыми ребятами. Тут у нас в театре начал служить один симпатичный актер-стажер…

Луиза. – Стой! Вернись! Не уходи в себя!

Актер. – Ах, зачем и к кому мне теперь возвращаться?

Луиза. – Ко мне! Ко мне, мой Мухтар!

Актер. – Ты мне изменила… все кончено.

Луиза. – Нет, я верна тебе! И я сейчас это докажу.

Актер. – Докажешь? Здесь, рядом с любовником, которого ты сама сюда затащила?

Луиза. – Он сам пришел! Он не поп, это маскировка. Он журналист! Репортер! Папарацци!

Актер. – Что? Что ты сказала?

Луиза. – Что слышал! (Подбегает к отцу Филарету, роется в его карманах, достает оттуда фотоаппарат и журналистское удостоверение и предъявляет улики Актеру.) Вот, смотри!

Актер(читает). – «Удостоверение члена союза журналистов России Филимона…» Боже! Печать дьявола! «Каинова печать – наша пресса».

Луиза. – Вот-вот!

Актер. – «У бедной девушки на плече был цветок лилии. Она была заклеймена.»

Луиза. – А я тебе о чем?

Актер. – Ничего себе девушка – сто кило… А почему он Филимон, а не Филарет?

Луиза. – Попы часто меняют имена, если не звучит. У него так себе ФИО – Филимон Блиндяев.

Актер. – Понимаю… отец Филарет – это псевдоним…Теперь дом придется святить… Нечистый проник, папарацци.

Луиза. – Этот проник, а еще двоих ты сам пригласил.

Актер. – Я пригласил? Они сами пригласились, с забора на мою голову свалились! Это ты сказала их оставить. Я хотел в землю закопать. Только ради венчания пожалел.

Луиза. – Ты у меня гуманист!

Актер. – Да, я знаю. Честное пионерское.

Луиза. – А зачем дом святить, если ты вроде атеист?

Актер. – А зачем я священника зову, если я атеист? Потому что так сейчас принято. Сейчас даже коммунисты в церковь ходят. Свечку подержать. А кому служат, богу или дьяволу – неведомо.

Луиза. – Сейчас надо решить – что с этим делать? (Указывает на отца Филарета).

Если фото напечатают, он их обещал моей мамаше показать, да, да!

Актер. – Да? А ты надеялась, что их никто не увидит?