Алекс Тарн - Диббук

Ханан. Бог создал человека по своему подобию. Если ты не боишься уподобиться Богу, почему нельзя уподобиться рабби Акиве?

Энох (нетерпеливо) . Ты взываешь к Ситро Ахро, к самому сатане и при этом рассуждаешь о Боге?

Ханан. Сатаны нет, реб Энох.

Энох. Как так нет? Откуда же тогда зло?

Ханан. И зла нет, реб Энох. Если Бог — благой Бог — сотворил этот мир, то в нем не может быть зла.

Энох (насмешливо) . Да что ты говоришь? Откуда же тогда взялись болезни? Войны? Воровство? Насилие?

Ханан. От глупости, реб Энох. От глупости человеческой. С крыши тоже можно упасть и убиться — но разве это значит, что крыша — зло? Что она от сатаны?

Продолжая беседовать, они уходят в синагогу. Женщина с девочкой садятся передохнуть на скамейку. Мать обнимает дочь, прижимает ее к себе. Девочка улыбается, порывается встать.

Женщина (гладит дочь по голове) . Посиди, доченька, посиди, милая. Отдохни, золотце мое. Еще успеешь устать: жизнь впереди длинная, трудная… длинная, трудная… длинная, трудная…

На площади появляются Лея, дочь Сендера и старуха-служанка Фрада.

Лея. Какая грустная песня! Не знаю, чего в ней больше — надежды или жалобы… Фрада, вот монетка, дай им.

Фрада. А чего ж я буду давать твою монетку, Лиенка? Вот ты и дай.

Лея и Фрада подходят к скамейке, Лея протягивает Женщине монетку.

Лея. Возьмите, госпожа. Вы, верно, издалека. Дорога долгая, все денег стоит.

Женщина. Спасибо, девочка. Доброе у тебя сердце. А уж красавица какая, благослови тебя Господь. Погоди, погоди… да ты уж не дочь ли Сендера?

Фрада. Она самая. Лея, Лиенка, невеста наша.

Женщина. Радость-то какая! Мы ведь на свадьбу твою и пришли. Счастья тебе, милая, и детушек здоровеньких, и чтоб побольше!

Лея слушает без улыбки, кусая губы. Потом закрывает лицо руками, отходит в сторону. Женщина с беспокойством смотрит на Фраду.

Женщина (вполголоса) . Что случилось? Я, наверное, что-то не так сказала? Вы уж простите нас, глупых. Издалека мы.

Фрада (тоже вполголоса, доверительно) . Да нет, милая, вы тут ни при чем. Грустит голубка наша. Видите, бледненькая какая? Не ест почти ничего, плачет.

Женщина. А что ж грустить-то? Жених, говорят, из тартаковских, красивый, молодой, да еще и богач наипервейший. Чего же лучше? (вздыхает) Хотя, знаете, госпожа, девушке перед свадьбой всегда есть о чем погрустить. Потом-то для грусти времени не будет.

Фрада. Вот-вот. И я о том же. Вся грусть от свободного времени, от безделья, то есть. Когда руки заняты, голове веселей. (доверительно, с гордостью) Я ведь что придумала: дай, думаю, Лея вышьет пока завесу для кивота. Чтоб по бархату, да золотой нитью, да со львами, да с орлами, как в старину. Вот и забудет свою грусть-тоску за работой-то.

Женщина (восхищенно) . Лучше не придумаешь! А сумеет?

Фрада. Это уж будьте уверены. Руки у нашей Лиенки золотые, под стать той самой нити, которая для вышивания.

Женщина. Ну и что? Согласилась?

Фрада (подмигивает) . Как не согласиться, когда я сказала, что это будет подарок к поминальному дню ее покойной матушки? Согласилась, даже с радостью. Я уж и бархат запасла, и нитки с иголками. Вот сейчас посмотрим на старые образцы из синагоги и сразу начнем. (вздыхает) А там, глядишь, и кушать начнет.

В дверях синагоги появляется Энох, и Фрада поспешно подходит к нему.

Фрада. Реб Энох! Реб Энох! Добрый день! Вас-то мне и надо. Помните, вы обещали показать нам с Лиенкой старинные вышивки для кивота? Нельзя ли сейчас посмотреть?

Энох. Отчего же нельзя? (кланяется Лее, все еще стоящей в сторонке) Здравствуйте, госпожа Лея. Пойдемте, я покажу.