Алекс Тарн - Диббук

Ханан. О каком событии вы говорите?

Женщина. Как это «о каком»?

Энох (поспешно подходит, вмешиваясь в беседу) . И чем же больна ваша дочь, госпожа?

Женщина. Да разве ж я знаю? Мы люди простые… Здоровенькая была и вдруг как кто сглазил. Легла и не встает: ноги не ходят. Три месяца уже. А теперь еще и жар.

Энох. А доктора что говорят?

Женщина. А доктора разве знают? Только деньги зря берут. Тут раввин нужен.

1-ый старик (подходит, смотрит на девочку) . Это верно. К докторам ходить — болезни плодить. А молитва не помешает. Не хочет ли госпожа, чтобы мы за девочку псалмы почитали?

Женщина. Ой, конечно, хочу, добрый человек! Дай тебе Бог здоровья!

Но старик не уходит, а наоборот, мнется и со смущенным видом топчется рядом. Наконец, Женщина догадывается, достает из пояса юбки кошелек, долго роется там, и в итоге торжественно передает старику монетку.

Женщина. Вот вам на водку, добрый человек.

1-ый старик (радостно) . На восемнадцать псалмов, пожалуй, хватит. Эй, реб Меир!

(напевает)

Оба старика, весьма довольные неожиданно открывшейся перспективой, убегают в синагогу.

Энох (глядя им вслед) . Ни стыда, ни совести у людей. Нашли, у кого брать.

Женщина (рассудительно) . Ничего, ничего. У кого же нищему брать, как не у своего? Богатый-то не даст.

Тем временем Ханан подходит к девочке, смотрит на нее, затем открывает свою книгу, находит нужное место и начинает что-то бормотать, раскачиваясь, глядя в книгу и положив руку на лоб девочки.

Энох (тревожно) . Ханан! Ханан!!

Женщина. Зачем вы ему мешаете, господин? Пусть помолится хорошенько, может, хоть жар спадет. Этот юноша святой, сразу видно. Вон какой бледный, и глаза горят. Хуже-то всяко не будет…

Энох. Откуда вам знать? Будет, не будет… Ханан!

Ханан (закрывая книгу, Женщине) . Поднимите ее.

Женщина. Да как же я ее подниму, милый? Она ж не ходит.

Ханан. Ходит, ходит. Поднимите.

Женщина обнимает дочь и, потянув ее на себя, ставит на ноги. Девочка, покачиваясь, стоит.

Женщина. Стоит! Видит Бог, стоит! (падает на колени, начинает целовать Ханану руку) Рабби, святой рабби! Ты же мне жизнь вернул. Господи! Счастье-то какое!

Ханан (осторожно отнимает руку) . Вы походите с ней немножко. Ей теперь к здоровью привыкать надо.

Женщина берет девочку под руку и они идут по кругу в обход площади. Энох, осуждающе качая головой, глядит на Ханана.

Энох. И ты не боишься?

Ханан. А чего я должен бояться, реб Энох?

Энох. Думаешь, я не слышал, какие заклинания ты читал? Как призывал Ситро Ахро? Какие страшные слова произносил? Разве язык твой готов к таким словам, Ханан? Посмотри: я даже подумать о них боюсь, а ведь мне больше пятидесяти. Смирись, мальчик. Ты очень талантлив, спору нет, но тебе ведь еще двадцать двух лет не исполнилось, сам подумай! Ты должен вернуться в ешибот и учить Талмуд: десять лет, двадцать, тридцать…

Ханан. Талмуд велик, но сух, как пустыня.

Энох. Сух, как чистое покрывало, которое осушит любые слезы.

Ханан. Тверд, как каменистое поле.

Энох. Тверд, как надежная дорога через опасную топь.

Ханан. Тяжел, как постылая ноша.

Энох. Тяжел, как непробиваемый защитный панцирь. Я не верю, что мне приходится вести этот спор с тобой, Ханан! Разве не ты был лучшим учеником нашего ешибота?

Ханан (качает головой) . Был, пока не узнал Каббалу! Она наполняет мир душой, соединяет его прочными незримыми связями, учит и врачует! Прекрасен ее Небесный Сад, ее Пардес! Чудесны его плоды! Разве ты не видел, как она поставила на ноги эту бедную больную? Посмотри: девочка ходит! Нужно ли тебе доказательство лучше?

Энох. Ах, Ханан, Ханан! Ты не хуже моего знаешь, насколько опасны эти заклинания. Сейчас они помогли, но в другой раз могут принести несчастье, эпидемию, пожар, наводнение… Что же до Пардеса, то вспомни, что написано о нем в Талмуде. Четверо вошли в Пардес; первый взглянул и упал замертво, второй взглянул и потерял рассудок, третий взглянул и отрекся от Бога. И только рабби Акива вошел с миром и вышел с миром. Неужели ты считаешь себя подобным рабби Акиве?