Борис Акунин - Зеркало Сен-Жермена

Солодовников( сглотнув ): О да!

Вован( скептически ): Не. Народ в таких делах лабуды не прощает. Навешают нам с тобой по хавалу, однозначно. ( Вздыхает .) Ладно, Веник, ты вали пока. Костян будет мозгами трясти.

Солодовников на цыпочках удаляется. Вован стоит перед постером в позе мыслителя .

Вован: Дешевые понты на хрен. ( Перечеркивает слово «все», пишет «кое-што» .) Не, все одно наваляют… О! Вот так! ( Исправляет «I» на «У». Получается: «ПУПЪ-ШОУ. ВСЕГО ПЯТИАЛТЫННЫЙ! МЫ ПОКА-ЖЕМЪ ВАМЪ КОЕ-ШТО! ») И никакой туфты.

Свет гаснет.

(2001 год)

Томский и Колян. Доносятся звуки увертюры к «Пер-Гюнту» или что-нибудь в этом роде. Обстановка та же, только офисная аппаратура расставлена по местам и вместо портрета Вована висит большая икона Спаса Нерукотворного. Томский не в красном блейзере, как Вован, а в строгой черной тройке консервативного вида, с галстуком-ленточкой и белой гвоздикой в петлице.

Колян: Владим Егорыч, значит так. С Хрюкой все пучком…

Томский: Nicolas, я уже говорил вам: «Егорычами» зовут хамов, а мое имя Владимир Георгиевич.

Колян: Сорри, Владимир Георгиевич. Трудно так, сразу. Ломает. Я когда пацанам, в смысле господам юнкерам, объяснил, что с Нового года у нас в «Конкретике» все будет по понтам, они сначала ржали. Прикалывали друг друга, типа: «Лорнет вам в грызло, сударь». А теперь ничего, в кайф пошло. Биксы, в смысле барышни, балдеют и бакланов, пардон, деловых партнеров, тоже пробирает. Легче отстегивать стали. Супер, шик!

Томский: Дело не в шике, Nicolas. Главное, чтобы человек имел понятие о чести и жил в соответствии с ним.

Колян: Само собой. Жить надо по понятиям, без них беспредел.

Томский: Простите, я вас перебил. Вы начали говорить о наших конкурентах. О господине Хрюке, если не ошибаюсь? Вы послали ему мой вызов?

Колян: На стрелку? Послал. Хрюка сразу в портки, экскюзе муа, в панталоны наложил. Проблем нет, отдает и лотки, и палатки.

Томский: Очень любезно с его стороны.

Колян: Еще бы! После того, как вы на прошлой стрелке, пардон, на дуэли, Лехе Череповецкому во лбу пять дырок нарисовали…

Томский: Да, трефового туза. Заметьте, с двадцати пяти шагов и из незнакомого пистолета.

Колян: Ага. Засадили Череповецкому пять дуль в Череповец. Умора! Юнкера в лежку лежали. Щас вобще с бизнесом хорошо пошло. Все перед «Конкретикой» прогинаются.

Томский( поворачивается к иконе, истово крестится ): Не оставляет Господь. Эх, Nicolas, друг мой, нет пророка в своем отечестве. Как часто современники неспособны оценить талант. В девятнадцатом, то есть я хочу сказать, в двадцатом веке, с коммерцией у меня получалось гораздо хуже, но я всегда знал, что здесь ( показывает на лоб ) заложена огромная потенция. Всему свое время. Юнкера на молебне были?

Колян: Ну. Кто не ходит, я рыло чищу

Томский: Если по-отечески, то можно. Вот еще что, mon ami, я просил распорядиться насчет ложи в опере на сегодняшний вечер для меня и Клавдии Владленовны. Что нынче дают?

Колян: Этого, блин, «Севильского цирюльника».

Томский: Вы уже были? Как вам постановка?

Колян: Да, зашли с господами юнкерами, посидели. Сначала вроде ничего, вот это: «Пора по бабам, пора по бабам».

Томский( подхватывает дальше из увертюры ): Наа-на-на, наа-на-на, наа-на-на, наа-на-на-на-на-на-на.

Поют хором дальше.

Колян: А потом че-то не пошло. Есть пара-тройка хитов, остальное фанера.

Томский: Да, мне из Россини тоже больше по вкусу «Вильгельм Телль».

Колян: Какой базар.

Томский( вздыхает ): Правильнее было бы сказать: «Я с вами совершенно согласен, Владимир Георгиевич» или: «Я придерживаюсь того же мнения».

Колян( старательно ): Я, Вован Георгич, придерживаюсь чисто того же мнения.

Томский страдальчески хватается за виски.

Свет гаснет.

(1901 год)

Та же комната с некоторыми изменениями. На письменном столе появился новый предмет: деревянный лакированный ящик, формой и размером похожий на компьютер. Посередине комнаты пул с разноцветными шарами. Велотренажер, сделанный из старинного трипеда. Рядом две чугунные гири. В углу пианола, выкрашенная в красный цвет и с надписью YAMAHA.