Тирсо Молина - Дон Хиль Зеленые штаны

Вот Сеговийский мост пред нами,
А там, за ним, уже Мадрид. Пора забыть Вальядолид
С его зелеными садами,
И Эсполон*, и улиц вязь,
Галеры на Эсгеве* синей,
Что прочь несет в своей стремнине
Всю накипь города и грязь.
Ее заботливые воды
Бессонно чистоту блюдут:
Так инквизиционный суд
От примесей блюдет породу.
Приведены сюда бедой,
Глядим сейчас на мост огромный,
Вознесшийся на этой скромной
Скорей речушкой, не рекой.
То Мансанарес. Он струится
Под арками моста внизу,
Напоминая мне слезу,
Что, одинокая, сочится
Из многих неподвижных глаз…
Но я хотел бы знать причину,
Донья Хуана, что в мужчину
Внезапно превратила вас.

Кинтана, друг, имей терпенье!

Пять суток, проглотил язык,
Скитаюсь с вами я, старик.
В тот понедельник — помню день я —
Вы, доверяя мне во всем,
За вами следовать велели,
Не объяснив причин и цели.
Осиротел ваш отчий дом:
Вы были в нем зеницей ока
И вдруг исчезли без следа.
За вами — для чего? куда?
Бреду и я, а вы жестоко
Ни слова мне. Я обещал
Не задавать вопросов тщетных
И тайн не вырывать заветных.
Пять суток я как пень молчал
И шел за вами, как лунатик,
Предполагал, считал, гадал
И пальцем в небо попадал,
Как настоящий математик.
Так отомкните же уста,
Недоумение рассейте,
Мои седины пожалейте!
Ведь, надо думать, неспроста
С собою взяли вы Кинтану:
Боялись вы опасных встреч
И знали: вашу жизнь беречь,
Как неусыпный страж, я стану.
Сеньора! Хочет вам помочь
Ваш преданный телохранитель,
Чтоб опечаленный родитель
Увидел невредимой дочь.
Прошу: имейте состраданье
К тому, чьи думы лишь о вас.

Тебя взволнует мой рассказ.
Так слушай же.

Я весь вниманье.

Месяц минул и второй
С той поры, как в пестрый шелк
Был одет апрелем юным
В праздник Пасхи голый дол.
Как всегда, вальядолидцы
Вышли погулять на мост
(Мужем и женой Ансурес
Некогда он возведен) *.
Я гуляла беззаботно
Вместе с шумною толпой;
Там я душу потеряла,
Там рассталась я с душой.
Мимо церкви Виторийской
Шла — и беззащитный взор
Вдруг Адониса приметил…
Не одну Венеру — сто
Он пленил бы, в сотне
Марсов Ревность бы к себе зажег…
О его глаза споткнулась
Я, как будто о порог,
И навеки завладела
Сердцем грозная Любовь,
Повелительница смертных.
Сразу же заметил он,
Как дрожу я, как шатаюсь,
И, склонившись предо мной,
Сдернувши с руки перчатку,
Этой мраморной рукой
Поддержал меня и молвил:
«О мой ангел неземной!
Вам ли следовать примеру
Духа, сеющего зло?»
Он унес мою перчатку,
С нею душу он унес…
Раньше знала я: в апреле
Долго ночь не настает,
Но как миг мелькнул тот вечер:
У любви особый счет.
Красотою совершенной
Приковал он робкий взор,
И его очарованье,
Словно яд, струилось
В кровь. Солнце, завистью объято,
Траурной оделось мглой,
Чтоб не слышать, как прощался
Этой ночью он со мной,
У моей кареты стоя.
Было все в речах его:
И сомненье, и томленье,
Стон печали, страсти зов
Рвущийся из сердца в сердце
Слов стремительный поток.
Скифией ушла из дому
Троей я пришла домой*.
Вспомни молодость, Кинтана,
Вспомни все — и ты поймешь.
Глаз в ту ночь я не сомкнула —
Мнилось мне, на небосвод
никогда не выйдет солнце
В ореоле золотом.
С синевою под глазами
Встала я; молчал наш дом,