Лопе де Вега - Том 5

Говорят — и это верно,—
Что среди мужей ученых
Редко можно встретить храбрых.
Те, чьи речи льются плавно,
Запинаться начинают,
Если кровь пролить им нужно.
Но случилось так, что я,
Меньше всех на свете склонный
Зло во всем подозревать,
Должен был изведать эту,
Хоть не редкую, но все же
Наихудшую беду.
И к тому, кого считал я
Неотесанным и думал
Неразумной болтовнею
До себя возвысить, так как
Возомнил себя достойным
Быть зерцалом благородства,
Помощи просить иду,
Сам же я, увы, бессилен
За страшнейшую обиду
Отомстить. Должно быть, небо,
Проучить ты пожелало
И учености чванливость
И ума высокомерье.
Раз уж мне судьба велит,
Чтоб не к светочам науки —
К Бартоло иль, скажем, к Бальдо —
За советом я пришел, [26] Чтоб не к светочам науки — К Бартоло иль, скажем, к Бальдо — За советом я пришел. — Бартол, или Бартоло, — знаменитый итальянский законовед (1313–1357), труды которого служили основными пособиями при изучении юридических наук в европейских университетах. Бальд, или Бальдо (1327–1400), — итальянский юрист, ученик Бартоло.
А к тому, кому я прежде
Сам охотно их давал,—
К мужику, что письмена
Острием выводит плуга,—
То придется терпеливо
Ожидать, что он мне скажет.

Эй, откройте!

Кто мог думать,
Что, в чужом пытаясь доме
Умничать, в своем безумцем
Окажусь?

Откройте, Мендо!

Кто стучит? Кого к нам в полночь
Бог несет?

Того, кто больше
На себе несет, чем в силах
Вынести. Открыв мне двери,
Убедитесь в этом.

Голос
Я узнал…

Хоть лучше было б,
Если б обознались вы.

Встань, жена! Сосед не стал бы
Попусту в такую пору
Нас тревожить.

Открывай
Двери. Я уже одета.

Рад пахарь выпустить тяжелое орало
Из рук, когда поля уже окутал мрак,
И, скудный ужин съев, насытясь кое-как,
Он с доброю женой ложится спать усталый.

Не за колечко ты, браслеты иль кораллы
Бываешь ласкою ее согрет, бедняк.
Ведь только колыбель ребенка да очаг —
Все радости ее, но, право, их не мало.

Зачем же модницам нашептывает лесть,
Что слава их — парчи узорчатой плетенье,
А гордость — золото, которого не счесть?

Но дамы знатные, пустясь на ухищренья,
За эту мишуру легко теряют честь
И лучшее свое теряют украшенье.

Простите, что так долго медлил,
Хоть и спешил вам услужить.
Но что случилось?

Если б горе
Не сжало горла мне, то я
В пространной речи обвинил бы
Того, кто столь самонадеян,
Что в дом чужой свои порядки
Хотел ввести. Но ограничусь
Одним лишь словом: я — злосчастный
Безумец, я — глупец, который
При всей учености своей
Во тьме невежества коснеет,
Тогда как вы — мудрец, вы, Мендо,
Ученый, хоть без всяких знаний,
И умный в доме у себя …

Вы плачете?

Нет, яд из глаз
Пытаюсь выплеснуть. Ведь доньей
Эльвирой, нет, верней, Еленой,
Я превращен в единорога.

Не все, но кое-что я понял.
Идем! Со мною аркебуза,
И пули в ней. Мы отомстим
Обидчику.

Идем, но прежде
Скажу вам, что произошло.
Слушайте же: мы и в горы
Не успели углубиться,
Как, с коня упав, разбился
Дон Энрике. Огорченный
Столь плохим концом охоты,
Я, домой вернувшись, лег
На супружеское ложе
И уж было задремал.
Вдруг я слышу: за кроватью
Кто-то застонал, как будто
Задыхаясь. Тут и пес
Заворчал. Тогда Эльвира
Стала клясть и пса и с ним
Заодно свою служанку.
Что же я, откинув полог,
Увидал? К стене прижатый
Нашим ложем, — нет, вернее,
Им раздавленный, — лежит
Человек, стеня от боли
И хрипя. И этот хрип был
Криком о моем бесчестье.