Анатолий Луначарский - Пять фарсов для любителей

Роз. И очень умеренная.

Густол. Ну, программа это второстепенное… А постой, я о чем то более важном хотел спросить тебя… и вот позабыл… Еще ехал мимо аптеки и подумал… спросить, сказал себе, Петруся об ужине, об водке и… да, кто у тебя будет? Состав, так сказать, учредительного комитета?

Роз. Вот, вот… я тебе по порядку. Во первых Роберт Готгольдович Гиммельбеер, он здешний пастор. Есть у нас старый пастор, но тот развалина, а это молодой.

Густол. Пастор? Немец?

Роз. Немец. И даже плохо говорит по-русски. Но какая душа! Фиалка… кусочек лазури небесной. Ум философский. У него на лбу даже шишка, знаешь, такая. Влияние на прихожан, а у нас, ты знаешь, немцев пропасть, — колоссальное. Изумительно либеральный, но каким то таким… голубым, серафическим этаким либерализмом.

Густол. Ну, дальше!

Роз. Дальше, Тузов… лесопромышленник. Тяжкая такая фигура, в роде древней каменной бабы, знаешь… с капиталом большим и с капитальным умом. Что то Муромцевское в нем есть… т. е. не в роде Муромцева думского, а в роде Ильи, я хочу сказать.

Потом Мелкина, это уже менее умная и менее богатая представительница капитала, но за то довольно образованная, вообще культурная… И будет крайне полезна обществу… Затем две весьма либеральные молодые личности — Жучков, толстовец и Зейдель, молодой ученый, ужасно знающий, основательный… Я очень люблю его. В гимназии его обожают. Он учитель гимназии. Ну-с, а затем, ты не сердись, но есть и двое радикалов. Они ничего — довольно ручные. Один, правда, очень неприятен, Гуляев некто, говорит всегда, руками машет… галстух красный, курит крепкие сигари… пьет с какой то жадностью. Но невозможно его не пригласить, так как он в самой нежной близости с нашей красавицей Людмилой Васильевной, Мелкиной, то есть. А другая Доробцева, единственная подруга моей дочери. Эмансипантка. Стриженая, но детей у неё восемь человек.

Густ. Компания так себе. Надо, конечно, посмотреть.

Роз. Нет, очень, очень хорошая компания. По моему, если-бы нам пришлось выдвинуть министерство, мы могли бы, право…

Густ. Что-ж пути сообщения я бы взял…

Розов. А я просвещение.

Густол. А ты садоводством еще занимаешься?

Розов. Как же! Какие у меня тюльпаны в этом году. Пойдем, Ванюша… хотя и темнеет, но все таки увидишь.

Густол. Пойдем пока. ( Уходят. Сейчас же вслед за ними входит Зоя и Людмила в шляпке).

Зоя. Присядьте на диван, Людмила Васильевна. Папа с Густолобовым куда-то вышли. — Верно, в сад. А других еще никого нет.

Людм. А я, знаете, и дочку свою Верочку решила привести. Что же? — Ей семнадцать лет, она у меня очень начитанная. Она с Михал Михалычем придет. Он ей уроки латинского языка дает.

Зоя. Ах, вот как… Я очень мало знаю Михаила Михайловича, но мне кажется, что он довольно интересный человек.

Людм. Уж право не знаю, как вам сказать, Зоя Петровна: щелкопер он, знаете, шут гороховый… но вместе с тем, как купчихи старого времени говорили — пронзительный мужчина.

Зоя. Я не могла бы полюбить его.

Людм. Вас.Отчего же?

Зоя. В нем есть что-то чрезмерно мужское… жеребцом пахнет.

Людм. Нет, это крепкими сигарами… от него действительно всегда ужасно крепко пахнет… но это ничего.

Зоя. Он вероятно фамильярен и груб в личных отношениях.

Людм. (С тихим смехом). Не без того… Ну, да ведь что же? В конце-концов я хозяйка.

Зоя. Надо быть не только хозяйкой, а богиней своего мужчины.

Людм. Ну, Зоя Петровна, это вы по неопытности говорите.

Зоя. Я опытна умом.

Людм. Нет уж, что нам с вами об этих делах рассуждать… девица не может иметь настоящего понимания, хотя бы всех Мопассанов прочла.

Зоя. Я не только Мопассана, я Крафт Эбинга читала.

Людм. Это что же, тоже романист?

Зоя. Психиатр… В своей замечательной книге он перечисляет все извращения половой жизни: нимфомания, сатириазис, садизм, эротомания, мазохизм и мн. др.

Людм. (Всплескивает руками и смотрит на нее с уважением). Батюшки светы! И вы про все это читали?

Зоя. Да.

Людм. Ну, ну… Вы бы мне эту книжку дали.

Зоя. Вам нельзя.

Людм. Вот-те на! — Я не институтка.

Зоя. Вас это может развратить. А мне… (пожимает плечами). О, насколько выше всего этого стою я. А да, да… Я загадочное существо. И никто, никто не попытался разгадать меня.