Анатолий Софронов - Человек в отставке

Маргарита Борисовна. Карп Анисимович, вы не ответили.

Баюра. Я буду счастлив.

Маргарита Борисовна. Мерси. У вас хорошая квартира?

Баюра. Что хорошего? Две комнаты.

Маргарита Борисовна. Вполне достаточно.

Баюра. Да, мне достаточно...

Маргарита Борисовна. А коммунальные услуги?

Баюра. Новый дом. Все на месте.

Маргарита Борисовна. Очаровательно. Кто ухаживает за вами?

Баюра. Тетя Нюра.

Маргарита Борисовна. Нюра? Сколько ей лет?

Баюра. Шестьдесят два.

Маргарита Борисовна. Нормально. Неужели вас не тянет к семейному очагу? Чтобы дома была такая маленькая щебетунья... Это так облагораживает мужчин.

Баюра. Кто за меня пойдет?

Маргарита Борисовна. Пойдут! Вы прекрасно сохранились.

Баюра. У меня плохой характер. Храплю. Бывают запои.

Маргарита Борисовна. Запои? Сколько же вы принимаете за один период?

Баюра. Ну... бывает, и два литра.

Маргарита Борисовна. Всего?

Баюра. И три... И четыре...

Маргарита Борисовна. Настоящая подруга все разделит с вами пополам. Это потому, что с вами нет рядом настоящего друга! Я чувствую, вы очень застенчивый человек!

Баюра. Очень!

Маргарита Борисовна. Вас нужно немножко... это... расшевелить.

Баюра. Я боюсь щекотки. (Поднимается и отступает к двери.)

Маргарита Борисовна (наступая) . Ах, Карп Анисимович! Не в прямом смысле.

Скрываются в другой комнате. Входит Подрезова.

Подрезова (смятенно) . Я не знаю. Что мне делать? Что делать? В такой момент он отталкивает Виктора. Брата! И я не могу ему помочь... Ничем не могу помочь... И я не могу оставить Николая... И не могу оттолкнуть Виктора... Я ничего не могу... Ничего!

Подрезов (стоя в дверях) . Люба, я все слышал! Мне нужно с тобой поговорить.

Подрезова. Очень хорошо! Почему мы играем в прятки, молчим о самом главном?

Подрезов. Я много передумал за эти дни... И я понял, что ты должна знать все, что я думаю... Иначе нам будет очень трудно жить.

Подрезова (тревожно) . Говори!

Подрезов. Я был в горкоме. Смотрел стенограмму выступления Виктора. Специально зашел.

Подрезова. И, конечно, ничего особенного нет?!

Подрезов. В том-то и дело, что есть. Он очень плохо говорил.

Подрезова. Он не оратор.

Подрезов. Не оратор... Но мысли излагал достаточно ясно. Хлестко, я бы сказал. Вот я прочел... и задумался...

Подрезова (тревожно) . О чем?

Подрезов. О чем? О нашей жизни... О системе... О нашей системе... в которой мы выросли, Люба. О той самой, на которую стали шипеть некоторые одиночки с разочарованными, пустыми глазами. Прости меня, Люба, но твой брат, как мне кажется, рассматривает всех как безликую, серую массу, не способную ни к творчеству, ни к каким-либо тонким переживаниям... Массу, умеющую только хлеб сеять, руду добывать да головы буйные на войне складывать. И, к сожалению, твой брат не одинок. И откуда они появились, черт их возьми?! Почему они не видят, не хотят видеть, что страна наша, как гордая птица в стремительном полете, опирается могучими крыльями на наш, да, именно наш, социалистический воздух! Ах, Люба! Я солдат, не певец, но готов и петь и гимны слагать нашей великой системе. Со ступеньки на ступеньку шли мы с этой системой. Иногда нам было трудно, очень трудно. Но мы шли! Мы шли! У нас была мечта. Мы не трепали попусту языками, — мы работали! Нас система не сковывала, она вдохновляла нас. Система... А что такое для меня эта система? Это мое дыхание! Это моя Волга, широкая Волга с буйной зеленью. Это мое небо и воздух! Жалкие людишки! Да знают ли они, что нас от этой системы в сто сил тащи — не оторвешь! Сколько буйных головушек за нее легло! Сколько чистой, горячей крови впитала наша земля! Вечная память, вечная слава героям! Мы никому не позволим плевать на то, что нами завоевано! Никому, Люба! На Курской дуге, помню, молодой солдат был прошит пулеметной очередью. Стриженый русый парень... Ни имени, ни фамилии не осталось... Только в записной книжке восемь строк стихов;