Уильям Шекспир - Антоний и Клеопатра

Империй наших и сердец. Пусть вечно

Царит меж нас любовь.

Да будет так.

Не думал, что придется на Помпея

Мне меч поднять. Недавно оказал

Неоценимую он мне услугу.

Я поблагодарю его сначала,

Чтоб не прослыть непомнящим добра,

А после объявлю ему войну.

Спешить должны мы. Если на Помпея

Не нападем — он нападет на нас.

А где стоит он?

У горы Мизенской. 19

На суше он силен?

Силен и все сильнее с каждым днем.

А на море — владыка полновластный.

Так говорит молва; я это слышал.

Пора с ним переведаться. Пора!

Однако прежде чем надеть доспехи,

Покончим с тем, о чем была здесь речь.

С великой радостью. И сей же час

Я отведу тебя к сестре.

Лепид,

Ты тоже с нами.

Доблестный Антоний,

Меня не удержал бы и недуг.

Трубы. Антоний, Цезарьи Лепидуходят.

Добро пожаловать в Рим, друг Энобарб.

Правая рука Цезаря, достойный Меценат! — Мой благородный друг Агриппа!

Доблестный Энобарб!

Какое счастье, что все так хорошо уладилось. — А вы, кажется, неплохо пожили в Египте.

Что и говорить! Вставали так поздно, что дневному свету становилось стыдно за нас; а бражничали до тех пор, пока ночь не бледнела от смущения.

Правда ли, что к завтраку подавали по восьми жареных кабанов, и это на двенадцать человек?

Это для нас было как мошка для орла. На наших пирах случалось дивиться на такие диковины, — есть что порассказать.

Если верить тому, что говорят, Клеопатра — необыкновенная красавица.

Она завладела сердцем Марка Антония при первой же их встрече на реке Кидне. 20

Она действительно тогда была великолепна, если только очевидец, от которого я об этом слышал, не присочинил.

Сейчас вам расскажу.

Ее корабль престолом лучезарным

Блистал на водах Кидна. Пламенела

Из кованого золота корма.

А пурпурные были паруса

Напоены таким благоуханьем,

Что ветер, млея от любви, к ним льнул.

В лад пенью флейт серебряные весла

Врезались в воду, что струилась вслед,

Влюбленная в прикосновенья эти.

Царицу же изобразить нет слов.

Она, прекраснее самой Венеры, —

Хотя и та прекраснее мечты, —

Лежала под парчовым балдахином

У ложа стоя, мальчики-красавцы,

Подобные смеющимся амурам,

Движеньем мерным пестрых опахал

Ей обвевали нежное лицо,

И оттого не мерк его румянец,

Но ярче разгорался.

Вот зрелище! Счастливец же Антоний!

Подобные веселым нереидам,

Ее прислужницы, склонясь пред ней,

Ловили с обожаньем взгляд царицы.

Одна из них стояла у руля,

И шелковые снасти трепетали,

Касаясь гибких, нежных как цветы,

Проворных рук. Пьянящий аромат

На берег лился с корабля. И люди,

Покинув город, ринулись к реке.

Вмиг опустела рыночная площадь,

Где восседал Антоний. И остался

Наедине он с воздухом, который

Помчался б сам навстречу Клеопатре,

Будь без него возможна пустота.

О, чудо женщина!

Когда она

Причалила, гонцов послал Антоний,

Прося ее прибыть к нему на пир.

Она ж ответила, что подобает

Скорей ему быть гостем у нее.

Антоний наш учтивый, отродясь

Не отвечавший женщине отказом,

Отправился, побрившись десять раз,

На пиршество и сердцем заплатил

За все, что пожирал он там глазами.

Вот женщина! Великий Юлий Цезарь

И тот свой меч в постель к ней уложил.

Он шел за плугом, жатва ей досталась.

Раз на моих глазах шагов полсотни

По улице пришлось ей пробежать.

Перехватило у нее дыханье

И, говоря, она ловила воздух;

Но что всех портит, то ей шло: она,

И задыхаясь, прелестью дышала.

Теперь-то уж Антоний ее бросит.

Не бросит никогда.

Над ней не властны годы. Не прискучит

Ее разнообразие вовек.

В то время как другие пресыщают.

Она тем больше возбуждает голод,

Чем меньше заставляет голодать.